Бабочка - [46]

Молодая индианка берет меня за руку и заставляет сесть в тени одной из хижин. Все уселись вокруг нас, а один из мужчин протягивает мне зажженную сигару, которую я беру и тут же начинаю курить. Все смеются над тем, как я курю. Индианка засучивает мою штанину; рана уже не кровоточит, но кусок мяса, величиной с крупную монету, висит на волоске. Девушка промывает рану морской водой, а затем сдавливает ногу, чтобы открыть путь крови, одновременно соскребывая запекшуюся кровь острым куском железа. Все смотрят на нас, и я стараюсь не кричать. Другая молодая индианка пытается помочь ей, но та ее грубо отталкивает. При виде этого жеста все покатываются со смеху. Я понял, что она уже заявила на меня свои права. Индианка перерезает мою штанину над коленом, раскладывает на камне морские водоросли, прикладывает их к ране и привязывает полосками, которые она приготовила из моей штанины. Довольная своей работой, она подает мне знак встать.

Я встаю и снимаю куртку. Она замечает на моей груди вытатуированную бабочку, всматривается и, увидев множество других татуировок, стягивает с меня рубашку, чтобы лучше видеть. Всех — и мужчин и женщин — очень заинтересовали рисунки на моей груди: справа — наказываемый розгами солдат; слева — голова женщины; над желудком — голова тигра; на позвоночнике — распятый моряк, а на пояснице — охота на тигров, охотники, финиковые пальмы, слоны и тигры. Мужчины удалили женщин, а сами принялись осматривать и оценивать рисунки, дотрагиваясь до каждого из них рукой. После вождя каждый из них высказывает свое мнение. С этого момента мужчины окончательно считают меня своим человеком. Женщинам я понравился еще раньше.

Мы входим в самую большую хижину, и здесь я теряюсь. Хижина сделана из глины. Она круглая и в ней восемь дверей; в одном из углов — цветные гамаки из чистой шерсти. Посреди — круглый и плоский отполированный камень, а вокруг него — плоские камни поменьше. На стене множество двустволок и воинская сабля. Повсюду развешаны луки. Я вижу также громадный панцирь черепахи, в котором свободно может поместиться человек, и доску для лепешек, выложенную из камней, так аккуратно подобранных, что не потребовалось ни капли цемента для их скрепления. На столе тарелка, и в ней — две или три пригоршни жемчуга.

Меня поят очень вкусным кисло-сладким фруктовым соком из деревянных кружек, потом подают на большом банановом листе рыбу весом минимум в два килограмма, поджаренную на углях. Я ем медленно. Девушка терпеливо ждет, пока я кончу, а потом берет меня за руку и ведет к берегу моря. Там я мою руки и лицо морской водой, и мы возвращаемся. Садимся в круг. Молодая индианка сидит возле меня, положив руку на мое бедро, и мы пытаемся объясниться при помощи жестов и слов.

Вдруг вождь племени встает, входит в барак и возвращается с куском белого камня, которым он рисует на столе. Сначала он рисует индейцев и их деревню, а затем — море. Справа от индейской деревни его рука выводит дома с окнами, одетых мужчин и женщин. У мужчин в руках ружья или палки. Слева другая деревня, и в ней — мужчины с разбойничьими лицами, шляпами на головах и ружьями в руках. Женщины одеты. Я всматриваюсь в рисунок, но в это время вождь замечает, что он что-то забыл и добавляет тропу, соединяющую индейскую деревню с деревней справа, и еще одну тропу, соединяющую ее с деревней слева. Для того, чтобы я понял местоположение деревень, он рисует справа, со стороны Венесуэлы, солнце в виде круга с выходящими из него лучами, а со стороны колумбийской деревни — солнце, разделенное пополам линией горизонта. Ошибиться невозможно: с одной стороны солнце всходит, с другой — заходит. Молодой вождь с гордостью взирает на свое произведение, и все присутствующие подходят по очереди полюбоваться им. Видя, что я его понимаю, он берет мел и перечеркивает обе деревни, не трогая только свою. Я понимаю, что он хочет сказать: жители обеих деревень — злые люди, и он не хочет иметь с ними никаких отношений, и только в его деревне — добрые люди.

Рисунок стирают влажной шерстяной тряпкой. Когда он просыхает, вождь вкладывает в мою руку кусочек мела, и наступает моя очередь рассказать о своей жизни с помощью рисунков. Это очень сложно. Я рисую закованного в кандалы мужчину, на которого смотрят двое вооруженных людей. Потом я рисую этого же человека бегущим, а двое остальных гонятся за ним с ружьями наперевес. Тот же рисунок я повторяю три раза, увеличивая с каждым разом расстояние между беглецом и преследователями. На последнем рисунке полицейские останавливаются, а я продолжаю бежать по направлению к их деревне, в которой я изображаю индейцев, собаку и в центре — вождя с протянутыми ко мне руками.

Мой рисунок был, наверно, не слишком плох, потому что после долгого разговора между мужчинами, вождь протянул руки точно так, как я это нарисовал. Они поняли.

В ту же ночь индианка повела меня в свою хижину, в которой жили еще шесть индианок и четверо индейцев. Она повесила великолепный гамак из цветной шерсти. В нем свободно могли поместиться два человека. Мы лежали рядом, и она нежно дотрагивалась до моего тела, ушей, глаз, рта пальцами, которые оказались шершавыми из-за множества рубцов и порезов, нанесенных ей кораллами во время спуска за жемчужными раковинами. Я ласкаю ее лицо, и она дотрагивается до моей ладони, удивляясь ее мягкости и гладкости. В течение часа мы лежим так, а потом идем в хижину вождя. Мне дали испробовать ружья калибра 12 и 16 с шестью коробками свинцовых пуль.