Бабочка - [44]

Часто идут дожди. Он сказал, что придет в «день первого дождя». Сегодня как раз идет проливной дождь. Моим друзьям известен наш план, но никто из них не хочет к нам присоединиться: им кажется, что место, к которому я стремлюсь, слишком далеко. Я хочу достичь крайней точки полуострова, на границе с Венесуэлой. На карте эта область называется «Гуахира». Это ничейная территория — она не принадлежит ни Колумбии, ни Венесуэле.

Колумбиец говорит, что это земля индейцев, и там нет полиции. Несколько контрабандистов работают на этой территории. Это довольно опасно, так как индейцы-гуахирос не позволяют чужеземцам проникать в их владения. Берег заселен индейцами-рыбаками, которые торгуют — при посредничестве более цивилизованных индейцев — с деревней Кастилет и небольшим поселком Ля-Вела. Антонио не хочет идти туда. Он сам или его друзья убили нескольких индейцев во время драки. Это случилось, когда контрабандисты с лодками, груженными товаром, просили убежища у индейцев. И все-таки Антонио обещает проводить меня как можно ближе к району Гуахира; дальше я пойду один. Мне трудно его понять — он часто пользуется словами, которых я не нахожу в словаре. Итак, сегодня ночью идет проливной дождь. Я стою у окна. Одна из балок подоконника лежит на полу. Она послужит нам рычагом при раздвижении прутьев. Две ночи назад мы попробовали это сделать и убедились, что прутья легко подаются.

— Готово.

Через решетки видна физиономия Антонио. Матурет, бретонец и я давим на решетку, и один из прутьев не только сгибается, но и ломается. Меня выталкивают наружу, провожая дружескими шлепками по заду. Это рукопожатия моих друзей. Мы во дворе. Дождь с пугающим шумом колотит по жестяной крыше. Антонио берет меня за руку и тащит к стене. Перепрыгнуть через нее — плевое дело: высота стены не более двух метров. Все же я ухитряюсь порезать руку осколком стекла, но ничего. В путь. Этому черту Антонио удается различать дорогу в то время, когда невозможно ничего разглядеть на расстоянии даже трех метров. Мы пересекаем деревню и выходим на тропинку между лесом и берегом. Поздно ночью мы видим свет. Нам приходится сделать крюк, но заросли, на наше счастье, оказываются не слишком густыми, и вскоре мы снова попадаем на тропинку. Так мы и идем под дождем до самого рассвета. Еще во дворе тюрьмы Антонио дает мне кокаиновый лист, и я жую его. Я совершенно не чувствую усталости. Мы продолжаем идти. Время от времени Антонио растягивается на земле и прикладывается к ней ухом.

У него странная походка: он не идет и не бежит, а как бы делает равномерные прыжки, размахивая руками, словно гребет в воздухе. Он тянет меня в заросли: услышал, наверно, что-то подозрительное. Все еще идет дождь. Проезжает трактор с катком: утрамбовывает грунт на тропинке.

10.30 утра. Дождь прекратился, и выглянуло солнце. Пройдя более километра по траве, мы входим в густые заросли. Мне начинает казаться, что все страхи позади и бояться больше нечего, но Антонио не позволяет мне ни курить, ни даже разговаривать шепотом. Я жую листья, правда, не в таких количествах, как Антонио. У него в мешочке более двадцати листьев. Его замечательные зубы блестят в темноте, когда он беззвучно смеется. Масса комаров. Антонио разжевывает сигару, и мы размазываем сок, полный никотина, по лицу и рукам. Насекомые тут же оставляют нас в покое. Семь часов вечера. Уже ночь, но луна слишком ярко освещает тропинку. Антонио показывает на часах цифру 9 и говорит:

— Дождь.

Я понимаю: в девять часов пойдет дождь. Дождь, действительно, начинает идти в 9.20. Я научился прыгать и грести в воздухе, как Антонио. Это не слишком сложно и имеет много преимуществ: передвигаешься быстрее и не затрачиваешь много сил.

Ночью нам раза три приходится скрываться в зарослях из-за машины, из-за трактора и из-за телеги, в которую были впряжены два осла. Благодаря листьям, я совсем не чувствую усталости. Дождь прекращается, и мы снова шагаем целый километр по траве, а потом прячемся в зарослях. У листьев один недостаток: они вызывают бессонницу. С самого начала побега мы не спали ни минуты. Зрачки Антонио так расширились, что почти не видно белков. Мои глаза, конечно, не лучше.

Девять часов вечера. Идет дождь. Можно подумать, что дождь ждет именно этого часа, чтобы опуститься на землю. Позже я узнаю, что дождь в тропиках начинается и прекращается ежедневно почти в одно и то же время.

Этой ночью мы не успели отправиться в путь, как услышали крики и увидели свет. «Кастилет», — говорит Антонио. Этот дьявол без колебаний хватает меня за руку и вводит в заросли. После двух часов интенсивной ходьбы, мы снова на тропинке. Мы идем, вернее, прыгаем весь остаток ночи и большую часть утра.

Одежду мы не снимаем — солнце сушит ее прямо на нас. Три дня мы ходим мокрые, а вся наша еда — это кубик сахара в первый день побега. Антонио уверен, что мы не встретим врагов. Он беззаботно шагает долгие часы и давно уже перестал прикладывать ухо к земле. Тропинка поворачивает к берегу моря; Антонио отламывает ветку, останавливается и изучает следы, которые ведут со стороны моря к суше. Мы идем по следам до места, где они расширяются в виде круга. Антонио эту ветку втыкает и тут же вытаскивает. К ней прилепилась желтая жидкость, напоминающая яичный желток. Я помогаю ему копать, и вскоре мы обнаруживаем клад: 300–400 яиц. Это яйца морской черепахи. Они без скорлупы и их покрывает лишь тонкий слой кожицы. Антонио скидывает рубашку, и мы складываем в нее с сотню яиц. Отходим от моря, пересекаем тропинку и входим в заросли. Скрытые от постороннего взгляда, мы едим желток. Антонио показывает, как это делается: острыми волчьими зубами он надкусывает кожицу и пьет желток. Наевшись до отвала, мы растягиваемся на земле; пиджаки служат нам подушками.