Бабочка на стекле - [29]

— Поистине свирепая гримаса, — сказал Эдвард, входя в гостиную с чашкой кофе в каждой руке. — Я быстро выпью и уберусь, пока ты меня не выгнала в шею.

— Если ты торопишься, так и скажи, — отпарировала Конни. — Нечего ссылаться на мои гримасы.

Поставив чашки на столик, он взглянул на нее без обычного подтрунивания.

— Конни, не скажешь ли, почему ты сердишься на меня?

Она покачала головой.

— Я на тебя вовсе не сержусь, Эд.

— Тогда какие проблемы? Ты точно выглядишь сердитой.

— Не сердитой. Я… просто смущена.

— Чем?

Она взглянула на него, на мужчину, оказывавшего такое сильное сексуальное воздействие на нее и одновременно являвшегося ее лучшим другом.

— Не знаю, — неохотно призналась она. — Я так смущена, что даже не знаю, чем именно.

— Может, утро вечера мудренее?

— Очень надеюсь на это.

Он слегка прикоснулся к ее руке, и ее мышцы напряглись в мгновенной реакции. Ничего не сказав, он чуть отстранился.

— Я позвоню тебе на следующей неделе, — пообещал он. — Спасибо, что помогла развлечь Хеллерсов.

— Спасибо, что пригласил меня. Они славная пара. — Она вспыхнула. — Извини, Эдди. Я что-то не в своей тарелке. Не знаю почему.

— Не обращай внимания. Что-то мы оба сегодня не в настроении. — Он пробежал рукой по своим волосам с таким видом, словно почувствовал внезапную усталость. — Спокойной ночи, Конни. Можешь не провожать меня, не забудь только запереть дверь.

После его ухода в комнате повисла ужасающая тишина. Конни отнесла пустые кофейные чашки на кухню и попыталась вымыть их. Разбив оба блюдца, решила оставить это дело на потом, когда пальцы начнут слушаться ее. Она была почти благодарна, когда звон телефона остановил хаотическое вращение ее мыслей.

Она взяла трубку:

— Алло.

— Конни, это Ким Дорман.

Ей потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, кто это, и еще доля секунды, чтобы вспомнить, что уже довольно поздно для звонка младшей дочери Рудольфа.

— Ким? Как поживаешь? Что-нибудь случилось?

— Я звоню из больницы. — Ким была жизнерадостной молодой женщиной, обычно говорившей бодро и весело. Сейчас ее голос казался тусклым и унылым, лишенным энергии и жизни.

— Что случилось? Ты пострадала? Ранена?

— Не я, папа. Ему стало плохо после обеда. Врачи сказали, что у него сердечный приступ. Сейчас они его обследуют.

— Боже мой! Я тебе очень сочувствую, Ким. Сейчас приеду. В какой вы больнице?

— В университетской, но вам незачем приезжать, Конни. Я звоню не поэтому.

— Нет, я приеду. Я хочу навестить Рудди. К тому же тебе не следует ждать одной…

— Спасибо за предложение, но в клинике работает мой знакомый, и здесь со мной сестра и брат. Папа выкарабкается, но к нему не пускают посетителей. Мы стараемся успокоить его, но врачи говорят, что он тревожится по поводу назначенных на завтра встреч и поэтому никак не может расслабиться. Откровенно говоря, я звоню главным образом, чтобы сказать отцу, что вы обо всем позаботитесь и что все под контролем.

— Все и будет под контролем, — пообещала Конни. — Я позвоню его секретарю…

— То-то и оно: Роза уехала в пятницу из города на празднование двадцатипятилетия окончания школы. Помните? Ее не будет в конторе всю неделю.

— Как я могла забыть! Она полгода мучала нас своей диетой, готовясь к этому событию. Но даже в отсутствие Розы Рудольфу незачем волноваться. — Я позвоню своей секретарше Аннет и попрошу ее прийти пораньше. Вдвоем мы разберемся во всем.

— Спасибо вам, Конни. Папа наконец успокоится.

— Я рада быть полезной. — Конни помолчала, соображая, как спросить о состоянии Руда, не расстраивая его дочь, и тщательно сформулировала свой вопрос. — А ты не знаешь, как долго придется Рудольфу пробыть в больнице?

— Они не говорят. Похоже, у него уже второй приступ. О первом он никому не говорил. — Голос Ким звучал еще более уныло, чем раньше, и Конни поняла, что бедняжка едва сдерживается, чтобы не расплакаться. Унылость ее голоса была вызвана слишком сильными эмоциями, а не их отсутствием.

— Рудольф поправится, Ким, — как можно убедительнее сказала она. — Господи, твой отец крепок как кожа на солдатских ботинках, и небольшая сердечная боль не уложит его надолго. Ты и ахнуть не успеешь, как он станет орать на врачей и гонять сестер.

— Семья для него все, — проговорила Ким невпопад. — После того, как умерла мама… не знаю… — Она замолкла. — Тут очередь к телефону, так что пора кончать. Но завтра я собираюсь прийти в контору, если вы не против.

— Конечно, приходи! Я приготовлю краткий отчет для твоего отца. И он убедится, что мы позаботились обо всех срочных делах. Скажи ему об этом сегодня, чтобы он мог расслабиться.

— Обязательно скажу. Вам удобно в три часа? Я займу у вас не больше получаса.

— Договорились, в три. — Конни мысленно прикинула свое и без того напряженное расписание. — Передай Рудольфу мои наилучшие пожелания. Скажи ему, что я навещу его, как только разрешат посещения.

— Обязательно. Увидимся завтра. — Ким говорила уже чуть веселее, словно часть груза своей тревоги она переложила на Конни.

— Звони в любое время, если понадобится моя помощь.

— Спасибо, но я надеюсь, мне не придется это делать. Вы уже здорово помогли.

Конни не очень поняла, чем это она помогла, но обрадовалась тому, что Ким уже не казалась такой убитой. Положив трубку, она взглянула на часы и удивилась, что было только половина двенадцатого. В половине одиннадцатого она пригласила Неда на чашечку кофе. Господи, за последний час она пережила эмоциональную драму продолжительностью чуть ли не в год.