Бабочка на ладони - [26]

— Сам посуди: шея длинная, голову держит высоко, пьет родниковую воду, и она у него до-о-лго в желудок скатывается, удовольствие растягивает, а потом сладенькие листочки жует, и они по пищеводу ме-е-едленно так перемещаются. Понимаешь, кайф какой для животины?

Две струйки зажурчали одновременно, потом раздался шум спускаемой воды, и нескольких слов Кшиштоф не расслышал. Зато окончание фразы он разобрал очень хорошо. Завотделом здорово не повезло.

— …А вот когда он блевать начнет, я первый прибегу посмотреть. Представляешь, муки какие, все выпитое и съеденное извергнуть тем же путем обратно? Долго проблевываться придется!

Откровенно говоря, Кшиштоф никогда не старался завоевать симпатию подчиненных, любят его или нет, ему было плевать. Но людей неумных он недолюбливал. А завотделом поступил неумно. Что ему стоило проверить, не прихватило ли у шефа живот и не засел ли длинношеий жираф в кабинке?

Никакой личной неприязни к секретарше Кшиштоф не испытывал, он едва помнил, как ее зовут (до нее точно была Магда, а еще раньше — Зося). Просто нанять новую с испытательным сроком (а потом еще одну, и еще) было удобнее: ни высокого оклада, ни соцпакета. А возьмешь девицу в штат, и начнется: болезни, беременности, бюллетени, всякое такое. Сэкономил компании денежки, и хорошо. Особой привязанности к людям Кшиштоф никогда не испытывал. А уж к женщинам — тем более.

Он посмотрел на часы и нажал кнопку интеркома.

— Пани Ева, прошу зайти ко мне часов в одиннадцать. — Голос его звучал холодно. — До этого времени я занят и никого не принимаю.

Ждать традиционного «Слушаюсь, шеф» он не стал и разъединился.

* * *

Войдя на кухню, Юлия по достоинству оценила старания матери: на столе чашки, рядом с тостером на блюдечке кусочки ржаного хлеба, только поджарить, на тарелке сыр, в розетке варенье, кофе уже сварен. Словно вернулись прежние воскресенья, когда она была еще девчонкой и стол накрывался для троих. А когда ушел отец, они с матерью завтракали отдельно.

— Привет, мамочка. — Юлия поцеловала мать в подставленную щеку, которая вздрогнула у нее под губами.

От отвращения?

Они не любили касаться друг друга и стеснялись этого. Ну как это — жить в одной квартире и руки друг другу не подать по утрам? Правда, сегодня — особый день, они не виделись целых два года. Только все равно получилось как-то неестественно, Юлия даже смутилась. А мать ничего — вроде так и надо.

— Садись, дочурка. Хочешь яичницу?

— Нет, спасибо.

Юлия надеялась, что совместный завтрак пройдет спокойно, вчера она сослалась на усталость и разговор не состоялся. Мать так непринужденно себя ведет — просто невыносимо. Притворяется ведь.

Как бы не сорваться.

Юлия расположилась за столом, положила рядом со стулом матери большой пакет с надписью «Маркс и Спенсер» — там были подарки для нее — и включила тостер.

Мать села напротив, прямая, при полном параде, несмотря на раннее утро, посмотрела на дочь и спросила (как и следовало ожидать):

— И стоило все бросать, чтобы вернуться на щите?

* * *

Буба вошла в приемную Кшиштофа, небрежно помахала рукой поднявшейся со своего места секретарше и прощебетала:

— Кшисек ждет.

Пани Ева и рта не успела раскрыть, как Буба была уже у Кшиштофа в кабинете.

— Я же говорил, чтобы… — рявкнул Кшиштоф из-за компьютера и смолк.

Буба в коротенькой юбке — впервые он видел ее ноги — и в своих неубиваемых «мартенсах» подошла, наклонилась, положила правую руку Кшиштофу на плечо, слегка задрала ему голову и поцеловала в щеку.

У того зашумело в ушах. Чем это таким пахло от Бубы — сиренью, ландышами? Или ранними пионами? Ароматы как-то не сочетались с ней, Кшиштоф вообще был уверен, что Буба пользуется хозяйственным мылом.

Господин директор закоченел в своем кресле. Губы девушки касались его щеки, рыжеватые волосы щекотали кончик носа. Кшиштоф задержал дыхание, и время остановилось. Буба была перед ним или совсем другая женщина? Он сидел как зачарованный, неподвижная мишень посреди хаоса, разыгравшегося не по его вине.

— Кофе или…

Буба подняла голову, и Кшиштоф разглядел бледное лицо пани Евы, на котором явственно проступали красные пятна. Вопрос секретарши повис в воздухе. Буба и не подумала убрать руку с плеча Кшиштофа, более того, крепко обняла его. И сказала:

— Спасибо, нам ничего не надо.

Дверь за секретаршей закрылась. Кшиштоф вскочил на ноги, отпихнул Бубу и впервые за последние годы взорвался:

— Ты совсем опупела? Рехнулась? Лишилась разума?

— Это все синонимы, — невозмутимо отвечала Буба.

— Ты, ты… — заикался Кшиштоф, — ты чокнутая! Я здесь работаю! Что она подумает!

— Да плевать, — прищурилась Буба.

Какие у нее интересные глаза, зеленоватые, с коричневыми крапинками!

Кшиштоф выдохнул накопившийся в легких воздух и смолк. Он был вне себя от изумления — такой Бубы он никогда не видел. Он знал, что она может повести себя вызывающе, только в его присутствии такого никогда не случалось. Вроде бы у нее имелась масса случайных знакомых, но ни Петр, ни Роман, ни он сам никогда не видели ее мужчин. Своих любовников Буба никому не показывала.

— Я ж их не для того заимела, чтобы знакомым демонстрировать, — как-то сказала она. — У них совсем другое назначение.