Бабек - [18]

С исконным врагом ислама, Византией, прочного мира, правда, не было, но с начала халифата Мамуна наступило фактическое перемирие, которое было нарушено лишь в последние годы его царствования, и то не по воле халифа, а византийцами.

На крайнем западе северо-африканская провинция, по-арабски — Ифрикия, находившаяся под управлением эмиров из рода Ибн Аглаба, была фактически независима, дани не присылала, но номинально признавала верховную власть халифа. Мамун не трогал Аглабидов и не делал усилий подчинить их и получить с них дань.

Делая, таким образом, существенные уступки миролюбию буржуазии Савада и содействуя развитию торговли, Мамун считал все-таки своей главной опорой высшие слои иранского населения, которые, обладая более древней и высокой культурой, были более пригодны для участия в управлении государством, чем арабы, едва вышедшие из дикого состояния. Привлекая иранскую аристократию к занятию государственных постов, он удерживал в повиновении всю восточную половину своего государства. Для иранцев открылся широкий доступ в администрацию и управление. Требовалось только, чтобы они исповедывали мусульманскую религию. Главные советники Мамуна и министры его были иранцы по происхождению. Не следует заключать из этого, что Мамун был тем, что мы назвали бы теперь иранским националистом; известно его изречение: «Сословие об'единяет всех его членов: благородный араб ближе к благородному иранцу, чем к простому арабу, а благородный иранец ближе к благородному арабу, чем к простому иранцу, ибо благородные образуют особое сословие, а простые другое».

Иранцы оказались более способными к наукам и искусствам. Быстро овладев всеми тонкостями арабского языка, который был единственным государственным языком и языком высшего общества, иранцы стали не только писать научные произведения на арабском языке, но и состязаться с арабами на поприще арабской поэзии. Больше того, именно они создали научную арабскую грамматику, и арабы стекались со всех концов халифата в Басру, Куфу и Багдад учиться своему родному языку у бывших еще недавно в таком презрении иранцев. Иранцы же стали переводить на арабский язык литературу Ирана и Индии. Немного ранее Мамуна знаменитый знаток арабского языка иранец Ибн эль Мокаффа передал индийские сказки «Калила и Димна» и древнеиранские предания, собранные в книгу «Шахнамэ», которая позднее дала материал великому Фирдоуси для его бессмертного произведения, носящего тоже имя «Шахнамэ». Сирийцы познакомили арабов с греческой наукой и философией, сделав массу переводоа с греческого на арабский; переводились книги по астрономии, математике, медицине, естественным наукам, переведены были и важнейшие сочинения Аристотеля, легшие в основание всей арабской философии. Иранцы дали перевод из индийских научных сочинений.

Мамун ревностно поддерживал это культурное движение и оказывал народившейся мусульманской интеллигенции, в основном иранского происхождения, существенную материальную поддержку. Он даже учредил в Багдаде «Дом науки», при нем громадную библиотеку и обсерваторию для наблюдений за небесными светилами. Этот «Дом науки» стал вскоре средоточием для ученых, усердно работавших над ознакомлением с чужестранными сочинениями и над дальнейшим развитием наук.

Потоки научных знаний, хлынувшие в мир ислама, сильно подорвали влияние религии в высших классах, и самые разнообразные вероучения, подчас весьма далекие от ислама, овладели умами. Зародившаяся. еще раньше в Басре мусульманская секта мотазилитов сделала громадные успехи, и сам Мамун, верховный имам, высший истолкователь мусульманского учения, примкнул к ней и не только, примкнул, но стал силой насаждать учение этой секты среди правоверных. Секта эта имела несколько рационалистический характер, отбрасывала грубый антропоморфизм правоверного ислама, отрицала несотворенность священной книги мусульман, Корана, признавала за человеком свободу воли, свободу выбора им своих поступков. Это учение несомненно шло в разрез с категорическим учением корана, по которому бог создает людей, уже заранее предопределив их поступки на земле и последствия этих поступков после смерти в виде наград и наказаний в потустороннем мире.

Принципы мотазилитской секты, сочувственно воспринятые верхушкой багдадской буржуазии, внедрялись Мамуном со всей энергией деспотической власти.

Непокорных, в том числе знаменитого и крайне популярного в массах Ахмеда ибн Ханбала, он потребовал выслать из Багдада и отправить в лагерь на византийской границе, где он командовал войсками.

Насильственные мероприятия халифа возбудили против него большое озлобление среди мелкой буржуазии и низов населения Багдада, фанатически преданных Ахмеду ибн Ханбалу и его единомышленникам, стоявшим за старое правоверие, и в столице происходили довольно серьезные волнения. Мамун терял всякую популярность среди арабских масс Савада.

Одновременно он всячески стремился удовлетворить стремления и той части иракской аристократии и интеллигенции, которая внешне исповедывала ислам, но придерживалась втайне старых иранских верований. Особенно терпимо он относился к манихеям, приверженцам одной из сект иранской религии, основанной некиим Мани, соединившим зороастрово учение с заимствованиями из христианской и буддистской религий.