Бабье лето медвежатника - [37]

– Деньги на бочку! – требовали болельщики.

– Знать не знаю ни про какие пари! – негодовала хозяйка. – Муж отбыл на виноградники…

– Ясное дело – понял, что проигрывает, вот и смылся! А человек тут виси вниз башкой задарма!

– Неужто у вас хватит духу обмануть несчастного циркача, который добрых два часа потешал народ?

– Плетут невесть что… – ворчала женщина. – Вы правда, что ли, с мужем моим об заклад побились?

– Правда… – кивнул Пенкрофт. – Я, говорит, пошел на виноградники, а жена с вами расплатится.

– И много он вам насулил?

– Много. Полсотни деньгами и сверх того бутылку спиртного, батон колбасы и две рубахи!

Бабенка так и ахнула.

– Быть того не может! Дождемся хозяина, пускай сам расплачивается!

– Мне ждать некогда! – возмутился Пенкрофт. – Я еще в другом месте отвисеть должен. А ежели не желаете выплачивать бедному циркачу честным трудом заработанное, я готов отказаться в пользу посетителей. Считайте, что я висел для вас задаром! – с горечью обратился он к зрителям.

– Еще чего удумал! – загудел зал.

– Заплати парню, что положено! Прошед год они такую же шутку с цельным оркестром проделали!

Неужели целый оркестр завис на лампе?!

– Ни шиша не заплатили! За грош готовы удавиться!

– Для вас же, мадамочка, лучше будет расплатиться с человеком честь по чести…

Атмосфера накалялась. Кто-то грохнул по столу кулаком, со звоном покатились бутылки, послышался звук разбитого стекла. Напоминаю: дело происходило в Техасе, так что, справедливо опасаясь, что корчму разнесут вдребезги, хозяйка мигом выплатила причитающееся, и Пенкрофт, прихватив добычу, дал стрекача по темной улице. Поскорее да подальше от Вуперина, Монтагеззы, Вандрамаса, Прентина, от всего этого кошмара!.. Свернув в проулок, он прислонился спиной к какому-то каменному столбу перевести дух…

Кто-то тронул его за плечо.

– Ну, наконец-то! Мы уж заждались!

Доктор Гонсалес! А с каменной колонны на Пенкрофта взирала Мадонна Бьоретти!

Минуту спустя он уже сидел верхом и вместе с кучкой безумцев несся в Филиппон, чтобы встать во главе взбудораженных горожан.

Отчаянию его не было предела.

3

Спутниками доктора оказались два субъекта, которых звали Форстер и Лоренцо.

– С чего начнем? – осведомились они у Пенкрофта, который был озабочен тем, чтобы не выронить на скаку зажатую под мышкой колбасу.

– Это вы о чем? – занервничал он.

– Тебе решать. Как скажешь, так мы и сделаем. Жребий брошен, отступать некуда. Мы готовы погибнуть все до единого, лишь бы положить конец этому проклятию.

– Будь по-вашему! – от чистого сердца одобрил Пенкрофт эти слова.

Уж это ли не проклятие, когда с тобой говорят, а ты – ни бум-бум? Пусть оно сгинет! Но какой жребий они бросили и на что замахнулись, если им, видите ли, отступать некуда, лучше уж погибнуть всем до единого?

Уму непостижимо!

Получается, что он действительно не может бросить в беде этих людей и должен возглавить их… Но он даже не знает, где у них голова, а где хвост!

Занимался рассвет, вдали показались окраины Филиппона.

– Первым делом ты должен поговорить с народом!

– Помилуйте, первым делом я должен выспаться!

– Верно…

В городе царила тишина, по улицам расхаживали вооруженные патрули. Завидя Пенкрофта, люди приветственно махали шляпами.

– Вечером созовем народ на площадь.

– Очень хорошо! А до тех пор дайте мне поспать.

– Спи спокойно, мы будем охранять тебя!

– А вот это уже лишнее.

Пенкрофт поспешил в дом. Всюду было тихо, лишь на первом этаже из-под двери в комнату Штербинского просачивался свет. Едва слышный шорох. Дверь чуть приоткрыта… Пенкрофт решил заглянуть к старому приятелю и, чтобы тот не дулся, назвать его по имени: Эдуардом. Вдруг сработает? Такое ему уже не раз удавалось: выпалишь слово наугад и стронешь лавину. Глядишь, и с Эдуардом повезет. Хотя отчего бы старику не зваться, например, Тихомиром? Ну ладно, нам без разницы… Пенкрофт постучал в дверь и вошел.

Час от часу не легче!

Старик – кто бы он ни был, Эдуард или Тихомир – со следами побоев и с кляпом во рту сидел на стуле, связанный и лишенный возможности шевельнуться.

Пенкрофт поспешно развязал веревки, сбрызнул старика холодной водой и постепенно привел в чувство.

– Ох!.. Я уж не думал… что останусь… в живых, – простонал Штербинский.

– Да что хоть стряслось-то?

– И вы еще спрашиваете?… Будто сами не знаете!

– Знаю. Но хотелось бы услышать от вас.

– Заявился Бернс, весь избитый…

Ага, шишка на голове, свороченная челюсть.

– Результат врачебного вмешательства. Поехали дальше.

– Набросился на меня как бешеный, связал и давай требовать невесть что. Якобы вы ему сказали, что у меня хранится… в связи с несчастным Эрвином… какая-то доска…

Досье! Он, Пенкрофт, наплел Бернсу что-то насчет смерти Эрвина, а этот олух вообразил, будто разгадка тайны у старика Штербинского.

– Что было потом?

– Сударь, я знаю, чем обязан этому дому! Поэтому я ответил: да, мне, мол, все известно, но ему я ничего не скажу. Если вы хотели отвести от себя подозрение и сослались на меня, вам видней. А я вас не выдам. Он меня бил, душил, грозился по-страшному, а я смеялся ему в лицо.

– Продолжайте!

– Потом он услышал конский топот и сбежал. Но перед тем, как сбежать, еще раз ударил меня по голове. Вызовите врача!