Бабье лето медвежатника - [2]

Разменяв пятый десяток, с волосами, припорошенными сединой, он беззаботно бродил по свету – то по тюрьмам, то на воле – в твердом убеждении, что над ним довлеет неудача. Оттого и прославился в преступном мире как Теобальд Неудачник XIII. О своей настоящей фамилии – Пенкрофт – он уже и сам давно думать забыл.

В Гондурасе на его совести были кое-какие делишки – и мелкие, и покрупнее, – а потому сейчас, конвоируемый сыщиками, он наспех прикидывал весомость содеянного и срок, который ему впаяют. Доказать сумеют максимум два случая… и, скажем, третий в Тегусигальпе.

История с Марлоу сойдет ему с рук, никто и не подумает на Неудачника – не его почерк, не его стиль. Началось дело – будь оно трижды неладно! – с проникновения в дом Марлоу, а ведь Теобальд отродясь не был домушником. Позднее, привычным путем, ему удалось изъять из сейфа знаменитые фамильные драгоценности Марлоу, но даже совершенное для отвода глаз проникновение в жилище не помогло хроническому неудачнику. Хотя, унося добычу, Теобальд ухитрился не попасть под машину, а добыча была столь богатой, что в уголовном мире уже готовы были лишить Неудачника честно заслуженного им титула.

Разжалование казалось неизбежным.

Однако неудача подобна влюбленной женщине: логики тут не ищи. Иной раз привяжется к человеку вопреки всякой логике, а затем вмиг покинет тебя безо всяких резонов.

2

В данном случае преступный мир промахнулся в своей оценке событий. Большей неудачи, чем та, которая постигла Теобальда, не то что ближнему – врагу не пожелаешь.

Драгоценности Марлоу оказались фальшивыми!

Сей прискорбный факт выяснился после того, как преступник провел экспертизу у своего приятеля и делового партнера. Эстет Мануэль вообще-то занимался художественным переводом и эссеистикой, а кроме того, писал пьесы и успешно подвизался в барышничестве. Приусадебный участок Мануэля, расположенный на окраине города, во многих отношениях напоминал ферму, где основной труд сводится к возделыванию земли, лишь с той разницей, что здесь в надежде на урожай в землю закапывались карманные и наручные часы, серебряные столовые приборы и подсвечники, золотые наполеондоры… Хозяин этой фермы все сельскохозяйственные работы производил собственноручно, и горе тому, кто дерзнул бы затеять среди ночи раскопки. Поговорка «не рой яму другому, сам в нее угодишь» здесь обретала буквальный смысл. К тому же угодивший в яму оставался в ней навечно.

Примостившись возле огромного сейфа, Эстет Мануэль целыми днями занимался оценкой ценностей самого разного свойства: швейцарских часов, бриллиантов, персидских ковров, пьес, шведских баллад, японского фарфора, французских комедий и творений русских классиков.

С невероятно пылким, присущим истинному идеалисту энтузиазмом он высоко оценивал достижения мировой литературы и с пренебрежением, свойственным возвышенному духу, отзывался о редчайших драгоценных камнях. Земные блага он глубоко презирал! О великолепных платиновых часах с издевкой заметил, что любая строчка Байрона стоит несравненно дороже, к тому же и механизм никудышный. (Не у Байрона, а у часов!) За эту безделицу, так уж и быть, он готов отвалить полторы сотни долларов, да и то лишь из уважения к Достоевскому, которым зачитывался последнее время. Конечно, другой вопрос, что было бы, доведись Мануэлю и свое восхищение искусством выражать в звонкой монете… Пожалуй, не станем углубляться в эту тему, поскольку неизвестно, какая участь постигла бы Бетховена и Гёте, дай людям возможность облекать свои художественные предпочтения в денежную форму.

Не исключено, что имя Бетховена теперь пребывало бы в безвестности, а бессмертный Гёте покоился бы в забвении.

Пусть первым бросит камень в Эстета Мануэля тот, кто первым швырнул бы к стопам муз золотой, не имей он иной возможности выразить свою признательность.

Словом, легендарные драгоценности Марлоу медвежатник отнес к Эстету Мануэлю.

Едва взглянув на знаменитую коллекцию, старый оценщик разразился мефистофельским смехом – ни дать ни взять провинциальный комик, выступающий в роли интригана. Из всей груды сваленных на столе диадем, серег и ожерелий единственная ценная вещь, заявил он, это ненароком забытая преступником фомка. Все остальное – подделка, фальшивка, фальшивей некуда.

Что оставалось делать? Взломщик подумал-подумал и отослал блестящие побрякушки своей бывшей жене. Та после развода вышла замуж, переселилась из Нью-Йорка в провинцию, родила дочь и не так давно овдовела. С Теобальдом она неизменно поддерживала переписку, вот он и отправил Мэг фальшивые драгоценности: пусть девчушка позабавится. Мэг отписала, что украшения спрятала в бельевой корзине на чердаке и сохранит как память, но ребенку в руки не даст: не дай Бог оцарапается об острые края оправы. Детские игрушки не должны быть острыми!

Выходит, подделки даже в игрушки не годятся.

Каково было после всего этого Теобальду Неудачнику сносить трепотню газетных писак, раздувших историю с похищением драгоценностей до масштабов чуть ли не кражи века! А семейка Марлоу, эти беспардонные наглецы, раструбили на весь свет о потере сокровищ, так превознося красоту и ценность своих стекляшек, что знаменитые голубые алмазы аж позеленели от зависти.