Бабье лето медвежатника - [14]

– Вы, должно быть, удивлены?

– Еще бы!

– Я не держу на вас зла, Бен. Вам наверняка известно, что муж мой умер, отца содержит тетушка Серена, а я маюсь с Марфой…

– Легко можно было предположить, – кивнул Пенкрофт, то бишь Бенджамин Вальтер, отнюдь не ожидавший добрых вестей. И про себя взмолился: хоть бы разрешилась загадка Марфы, с которой приходится маяться этой несчастной женщине, потерявшей мужа и передавшей отца на попечение тетушки Серены, а уж что творится при этом с ее матерью, даже подумать страшно. Хорошо хоть, страдалица, добрая душа, не призывает его к ответу за все свои несчастья и не награждает тумаками.

– То, что было между нами, Бен, пусть останется нашей тайной. Я знаю, вы любили меня. Ваши мимолетные увлечения, ваша неугомонная натура – ко всему я относилась с пониманием. Не выведи вас Пробатбикол из душевного равновесия, мы до сих пор пребывали бы в счастливой взаимности.

Пенкрофт вздохнул, вроде бы соглашаясь с печальной оценкой фактов, и понурил голову. Этот вездесущий Пробатбикол так и норовит испортить ему всю обедню!

– Следуйте за мной, Бен. Я выше обывательских предрассудков. Вы вновь стали нищим изгоем, а в таких случаях мой долг сказать: «Идемте, Бен, я не оставлю вас в беде!»

Внезапно Пенкрофта охватила горечь. Дивные дела творятся на белом свете. Выходит, у каждого есть любящий человек, который в нужный момент произнесет нужные слова: «Идемте со мной, Бен!» Вот и эта женщина, удел которой – безответно любить другого, отдать все во имя любви… Сама любовь в ее понимании означает готовность к самопожертвованию, привязанность превыше кровного родства, стремление прилепиться к чужому мужчине, как испокон веку поступали все женщины, подчиняясь таинственному закону некоего раболепного служения. Эта странная зависимость вынуждает женщину спешить на выручку своему избраннику, который всем и каждому делает гадости, а хуже всех обходится именно с ней самой, и тем не менее она не задумываясь произносит спасительные слова: «Я не оставлю вас в беде, Бен».

– Благодарю вас… – пролепетал растроганный Пенкрофт и тотчас же осекся: ведь он даже не знает, как зовут эту великодушную женщину.

Ожидавшая на привокзальной площади двуколка доставила их к небольшому коттеджу на окраине города. В пропахшем лавандой старом доме Пенкрофта встретила массивная мебель в стиле барокко, скрипучие деревянные лестницы, облупившиеся гипсовые скульптуры, семейные портреты и траченные молью гардины. В этих стенах несколько поколений людей появлялись на свет, взрослели, женились и выходили замуж, отсюда же их выносили ногами вперед. Их жизнь со всеми ее треволнениями, радостями и горестями насквозь пропитала обстановку, обломала, обмяла, обтрепала старинные вещи, приспосабливая их к себе.

Женщина ввела гостя в комнату на втором этаже. За ними захлопнулась дверь.

– Здесь жил Эрвин… – многозначительно шепнула хозяйка. – Это комната вашего Эрвина… Взгляните, какой он был.

На стене красовался портрет молодого человека. Симпатичный белобрысый паренек сиял беззаботной улыбкой, а внизу виднелась подпись чернилами:

«Хильдегард… если она еще помнит нашу прогулку, когда трижды прокричала каждая птица, а индейцы сиу опрокинули по кружке пива!

Гип-гип ура, Эрвин»

Все ясно – условный язык посвященных. Жизнь Бенджамина Вальтера – особое царство, где люди пользуются определенным набором слов. Человеку стороннему этого не понять. Но сам Пенкрофт прекрасно помнит, как однажды подарил Мэг фотографию с посвящением:

«Тетушка Морковка! Младенцу стружки без надобности… Но ежели нам доведется еще раз совершить экскурсию на Северный полюс, заскочим к эскимосам на ужин!

Твой Пусик-Лапусик»

У этих, на первый взгляд дурацких, посланий есть нормальный человеческий смысл. Здесь каждое слово соответствует определенному событию, здесь таятся любовь, общие воспоминания, фривольные намеки, невинные заигрывания и многое другое.

Семья – это замкнутая малая страна, не ведающая политики и войн, граждане которой в совершенстве владеют языком, недоступным чужаку. Пусть хоть кто-нибудь из нас, положа руку на извлеченную из недр комода или письменного стола старинную шкатулку, поклянется, что там не найти фотографии со столь же загадочной надписью!

Пенкрофт, во всяком случае, узнал, что его благодетельницу, этого ангела во плоти, зовут Хильдегард.

Знать имя женщины не столь уж и необходимо. Роман под таким названием написал Крокер, а что Вальтер Скотт не написал ничего подобного – это прямо-таки сущее чудо.

Женщина с мечтательной улыбкой достала из шкафа штопор и протянула Пенкрофту.

– Он до сих пор цел… – Глаза ее заволокло слезами.

– Кто бы мог подумать! – изумился свежеиспеченный Бенджамин, и оба застыли перед реликвией. Дама уронила голову ему на плечо и разразилась рыданиями.

– Хильдегард… – Бенджамин в знак утешения похлопал ее по плечу.

– Думаете, всему виной она? Но разве вы не знаете, что эта недостойная особа вышла замуж за младшего Бернса?

– А если она его любила? – занервничал Вальтер.

Женщина побледнела и оттолкнула его.

– И вы говорите это мне! Ведь это вы отправились в странствия, позабыв о нас! Эта дрянь спуталась с Бернсом, они были заодно! Теперь это ясно, как дважды два.