Поэтому, в появлении ранним зимним утром на тихой сонной улочке Южного посада города Машиной коляски вместе с нею самой, не было ничего странного. Здесь в самом её конце располагался небольшой участок земли с Сидоровой землянкой и с баронессой, ныне занимающей её.
Сегодня утром, видать в виде исключения, а скорее всего чтоб не торчать в пустом помещении банка до рассвета, Маша на своей коляске сама подъехала к коротам нынешней усадьбы Сидора. Дано она тут не была, так что даже интересно стало посмотреть как баронесса тут живёт. Тем более что профессор что-то последнее время захандрил и, как она поняла по некоторым непрямым намёкам, совсем последнее время не рвался к себе домой, старательно, под любыми предлогами избегая сидоровой землянки и под любым предлогом стремясь остаться ночевать в своей химической лаборатории в Берлоге, где у него давно уже стояла его одинокая, заправленная тёплым шерстяным одеялом узкая кровать.
Высокий деревянный тын из мощных, тщательно ошкуренных стволов дубов скрывал за своей глухой стеной всё внутреннее пространство двора и лишь две одинокие монументальные фигуры часовых ящеров у калитки скрашивали утреннее безлюдье.
Ооставив под присмотром часовых у ворот лёгкую, двухосную коляску, запряжённую серым в яблоках, по всем местным понятиям безумно дорогим элитным жеребцом, Маша решительным движением распахнула калитку. И чуть не споткнулась, лишь в последний момент успев схватиться за рукав часового.
В первый момент она не поняла куда попала. Привычного ей двора не было. Не было того былого убожества, что ранее присуще было этим двум законенелым холостякам профессору с Сидором. Внутри был не привычный, засранный всяким бытовым мусором и строительными материалами двор. Тут был сад. Нет, не так — САД!
— "Ничего себе!" — мысленно ахнула Маша, потрясённая открывшейся за калиткой картиной.
Передать словами открывшееся ей великолепие было просто невозможно, настолько красиво, уютно и как-то ладно всё там было сделано
— "Да, — мысленно Маша в сильнейшем потрясении даже не знала что себе и сказать. — Ну, Сидор, ну мерзавец. Вот что любовь с людьми делает. Собственный бомжатник превратил в райские кущи".
Маня с искренней завистью втянула морозный, напоённый сладкими хвойными ароматами морозный воздух.
— "Вот же гад, — с удовольствием обругала она ещё раз старого друга. — Я тоже такое хочу. Почему он мне такого в Берлоге не сделал?
Ну, погоди, — мстительно прищурилась она. — Только появись, шкуру спущу! С живого не слезу, а заставлю сделать мне такую же красоту. Чай, мы не хуже некоторых дворянок, — ревниво подумала она. — Не всё же только им такое… ВЕЛИКОЛЕПИЕ!
Маша с откровенной завистью окинула засыпанный первым, белым пушистым снежком внутренний двор жадным, ищущим взглядом. Придраться было не к чему. Всё выполнено было на высшем уровне. Невысокие надворные постройки, по размерам фактически такие же землянки, как и та, в которой она раньше здесь жила, окаймляли по краю широкий, вымощенный массивными деревянными плахами внутренний двор. Какие-то небольшие беседки, скамейки, столики, непонятные изящные строеньица, добавляющие очарования двору… Но как же здесь было уютно и хорошо.
— "Кто бы мог знать, что эта сволочь Сидор ещё умеет и такие уютные дворы строить. Тяжёлый случай, — грустно вздохнула она. — Это действительно любовь. А такое просто так, простыми средствами, вроде разлуки — не лечится. Пропал мужик, — горько посетовала она. — Совсем пропал. Сердце такой цыпы, как его баронесса цветочками, беседками, да красивыми внутренними двориками с финтифлюшками не завоюешь".
"М-да! А давненько я тут не была. Вижу, что за прошедшее время Сидор времени явно не терял. Хотя, без профессора тоже вряд ли здесь обошлось. Расстроились то уж, расстроились-то! А какой кусище то городской землицы тихой сапой себе отхапали", — постаралась она окинуть весь комплекс одним взглядом. Не получилось.
Плохо видный из-за края дальней в правом углу землянки высокий вал какого-то участка примыкающей там к краю двора крепостной насыпи посада, явно намекал на то, что в том месте находится ещё одна, примыкающая к общему комплексу землянка, габаритами явно выделяющаяся даже на общем, немалом фоне.
— "Ой не зря! Ой, не зря Голова каждый раз, когда заходит об этом месте речь, шипит, как перегретый чайник. Всё ругается, что надо бы Сидора с профессором ограничить.
А я-то дура всё удивлялась чего это он шипит, чего ему надо? Наивный! Таких как Сидор в любовной лихорадке, как же, ограничишь! — мысленно усмехнулась Маша. — Но как же я Голову понимаю. Такой кусище у города отхапать".
Сразу повеселев, Маня уже с более приподнятым настроением ещё раз посмотрела по сторонам, оценивая заново причины наконец-то ставшим понятным недовольства Городского Головы.
И следует сказать, что основания у того для недовольства были более, чем веские.
Под шумок всех перипетий с лошадиной эпопеей и изгнанием с земель города, шкодивших в окрестностях амазонок, Сидор времени зря не терял. Каким-то образом он умудрился выселить из соседних землянок бывших соседей, и вместе с этим сумел отхватить себе изрядный кусок городской землицы. Теперь обнесённый по периметру невысоким земляным валом с полуметровой глубины канавкой по внешней стороне и с идущим по гребню симпатичным плетёным заборчиком с торчащими на нём там-сям типичными селянскими крынками, это был как бы единый комплекс.
