— Зачем ты подсунул моему сыну эту мышь подвальную? Да ещё дохлую?
— Люди, особенно взрослые, невнимательны и ненаблюдательны, — сказал бабайка обстоятельно. — Не можете отличить городскую мышь от симпатичной селяночки-полёвки…
— Да какая разница?
— Очень большая, — перебил меня бабайка. — Городская, насквозь протравленная мышь, само тело которой подчас — яд. И славная чистенькая полевка. Это, можно сказать, разные звери с разными нравами. Я бы никогда не подсунул Никите городскую мышь.
Я посмотрел на своего мальчика. Никита без страха и очень внимательно следил за нашим разговором.
— Никита, выйди, пожалуйста.
Никита посмотрел на меня исподлобья, но к двери пошел, ничего не сказав.
— Оставь мышь на столе.
Никита вернулся, положил мышь на стол и вышел. Я набрал воздуха и начал. Страха не было совсем. Не то чтобы я забыл ту пасть, но теперь это было уже как то важно.
— Ты дал моему сыну дохлую мышь.
— Нет.
— Ты думаешь, я — идиот?
— Когда я принес мышь, она была живая.
Я заткнулся. А бабайка продолжал.
— Мы вместе с Никитой сделали эту мышь мертвой.
— Что значит — сделали мёртвой?
— Убили.
— Зачем?!
— Ребенку надо знать, что такое смерть, — бабайка выглядел очень серьёзным.
— Зачем?!
— Ты это специально такие зряшные вопросы задаешь? Чтобы позлить меня?
VI
А потом нас ограбили.
Вот это было страшненько.
Милиция забирала их — троих здоровых молодых недоумков, взломавших дверь и забравшихся к нам в квартиру, — в соплях, слезах, с мокрыми штанами. Я не знаю, что с ними сделал бабайка — я только-только вернулся с семьёй из-за города. Но вот фраза одного из оперов напугала по-настоящему.
— А Валеев-то похоже глаза себе выдрать пытался, — весело сказал молодой чернявый парень своему напарнику. Сказал так, словно это обычное дело — люди, пытающиеся выдрать себе глаза. Впрочем, может, наши опера и не такое видали.
Но всё-таки что ж такое должно привидеться человеку, чтобы он попытался выдрать себе глаза?
VII
— Садитесь. — Заведующая детского сада «Чипполино» Валентина Хубраковна смотрела на меня с плохо скрываемым любопытством. Два года ходит мой Никита в «Чипполино», но такой чести — разговора с заведующей — я удостоился во второй раз в жизни. В первый раз, когда уплачивал так называемый вступительный взнос. Интересно — на что они тратят деньги? Кабинетик-то обшарпанный. Неужели на питание детей?
— Мне хотелось бы поговорить с вами о поведении вашего сына.
— А что случилось? — спрашивая так, я лукавил. Знал я уже, знал о чем пойдет речь. И сосало противно где-то внизу живота, как бывало всегда, когда мне надо было делать что-то, чего делать ну никак не хотелось.
— У детей, конечно, богатая фантазия, — сказала Валентина Хубраковна. — Но ваш Никита — это что-то особенное.
— Спасибо, — сказал я.
— Погодите со своими спасибами, — отмахнулась заведующая. — Это вовсе не комплимент.
— А-а… не комплимент, — сказал я. — А-а-а… что тогда?
Умненький такой вопрос, не правда ли?
— Он пугает ребятишек в группе.
Заведующая сделала паузу. Я молчал, и ей пришлось продолжить.
— Он пугает ребятишек бабайкой. Это, конечно, не бог весть что, но Никита ваш говорит, что видел бабайку, и что бабайка велела ребятишкам Никиту не обижать. И воспитательница говорит, что (холодок пробежал у меня промеж лопаток), некоторые ребятишки наши Никиту вашего стали побаиваться.
Валентина Хубраковна взяла паузу. Я по-прежнему тупо молчал.
— Поговорите с сыном, — мягко сказала заведующая. — Скажите ему, что не надо пугать ребятишек.
— Хорошо, — сказал я. — Я обязательно поговорю с ним.
— И последнее. Убедительная просьба — не разрешайте своему ребенку брать в садик игрушки. Они ссорятся из-за них, чуть ли не дерутся. Один принесет красивую игрушку, а остальным тоже хочется. Крик, слёзы.
— Мы не разрешаем, — сказал я.
— Да что вы говорите, — пропела заведующая. — Ваш сын каждый день приносит в группу плюшевого медвежонка.
Язва.
VIII
Когда я вернулся домой, я был спокоен. Подогрел оставшийся с обеда борщ, поел. Помыл тарелку. Попил зеленого чая с молоком. Поставил чашку в мойку. В голове было пусто. Не о чем было думать, все уже было думано-передумано по дороге домой и решено твердо. Дело было за малым.
Оставалось поговорить с бабайкой.
IX
Две чашки чая. Одна из них кофейная. Печенье «Юбилейное» — бабайке нравится «Юбилейное». Ольга купает сына. Это ненадолго, минут на пятнадцать, но мне хватит.
Бабайка деликатно прихлебывает чай, скальпелем отрезает себе кусочки печенья, кладет их в рот, жуёт и молчит. Говорить должен я, ведь это я, в конце концов, сказал, что нам надо поговорить.
— Ты ходишь в детский сад. — Я, наконец, решился.
— Да, хожу, — сказал бабайка.
— Тебе не стоит этого делать.
— Ха!
— Ты пугаешь ребятишек.
— Я охраняю вашу семью.
— Ты охраняешь Никиту.
— Он в вашей семье — главный. Ему и внимания больше. Но по сути — я охраняю вашу семью.
— Не надо нас охранять.
Пауза. И ворчливо так:
— Ладно, не буду. Посмотрим, что из этого получится.
Я удивился. Не думал, что мне всё будет так легко. Впрочем, плевать. Главное, я добился своего.
И мы дальше пьём чай.
X
Не знаю, что это было — совпадение, или, выражаясь трагедийно, роковая случайность. Все мы иногда поздно возвращаемся домой.
