Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой) - [32]
И тут ко мне под колеса внезапно влетает косуля, а поскольку человек я до мозга костей добрый, то резко торможу, чтобы животинку не раздавить, визг шин, автомобиль заносит, и я в кювете, полном гнилой воды. Косуля, блин! Ну, как говорится, к Варварину дню зима дорогу заварит, вот и заварила, так что нечего к животинке с претензией, самый бы раз к моей практически тезке, к святой Варваре, парнишку с письмом послать, с жалобой: дескать, что же это она так дорогу-то заварила? С грехом пополам вылез я из машины, прикинул ущерб. Боже ж ты мой! Бедная косулечка! Лежит там у кювета, не шевелится, подсвеченная двумя полосами света противотуманных фар. Четыре ноги торчком — вверх, и широко открытые глаза остекленевшие вперила в меня, не моргает. Вытаращилась. Боже мой! Одеревенела, словно чучело магазинное, копытца вверх, глаза широко открыты. Фары моего «малюха» прорезали ночную тьму, словно два лазерных луча, и уперлись прямо в набитое опилками чучело косули. Косуля-то ненастоящая! Глаза — стекляшки. И к тому же на все это начинает торжественно падать снег. Кружась. Колыхаясь и вращаясь. И падает этой косуле прямо на открытый стеклянный глаз. На зрачок. А еще на нос, а потом и на всю сцену величественно опускается снежный занавес.
Внезапно в сознании всплывает картина недавно виденной на дороге бензоколонки. Что ж, пойду туда пешком, потому что свою колымагу уже не заведу.
Понимаете, так, мол, и так, ехал я на «малюхе», задел косулю! Стоит посреди дороги и таращится на меня. И ни с места! Бампер — в дугу! Что делать? Я подумал, может, вы мне подскажете, где тут поблизости скорая помощь для косуль? Что сделать, чтобы животинку спасти?
Мужик обтер свои лапищи об оранжевый халат… Ни фига себе… Охренеть! Косулю, вишь, сбил! Он мне говорит, что косулю сбил, охренеть. Хорош базарить, что бампер в дугу выгнут от косули, если она мягкая и легкая, косуля эта. А мне-то какое дело, что ты косулю сбил! Чего всполошился? Зачем вызывать? Она тебе что, дорогу загораживает? Подумаешь, делов-то, лисы ее съедят!
Ой, не понял он, не понял, о чем я; я ведь из милосердия, а он… Что она дорогу загородила!
Да не гоношись ты. Было бы о чем печалиться, я, дорогой мой, как-то на «ауди» кабана сбил, кабана! Одиночку! Охренеть! И то — только капот мне поцарапал! Видели бы вы, как на нем шерсть дыбом встала, как у него зенки из башки на жилках выскочили. Жесткий сукин сын оказался, охренительно. Охо-хо. Жесткий. Но чтобы сбить кабана, быка, скажу я вам, надо яйца иметь! Яйца! У меня есть. Если и охотиться, то на кабана, на одиночку! На косулю? Фи-и-и… На косулю мужик с яйцами дроби пожалеет! Дробь нынче охренительно дорогая, но что это для реальных пацанов! Бензоколонка, фуры, манипуляции с бензином — вот мечта, вот задача для настоящего мужчины. Спор о борзых, бой за девицу! А косуля что? Хи-хи! Может, еще утку? Я, дорогой мой, на «ауди», а не на «малюхе», в «малюх», дорогой мой, не сяду! Мужчина, понимаешь, мужчина, поляк, он должен, он должен… на охоту! Должен…
Тогда я, может, пойду уже к «малюху» моему… Простите, а на Лихень которая дорога будет? А то я в паломничество… А вон, куда комета показывает, куда святая комета дорогу на святой Лихень охренительно указывает…
Возвращаюсь на место ДТП. И так меня этот грязный мужик вывел из себя, что я забыл попросить его помочь мне завести «малюха». А у машины косули уже нет! Может, оклемалась и пошла себе? Ах, шельма! А как прикинулась-то, глаза вылупила, ножками задрыгала, всеми сразу и вверх, окоченевший труп, а потом конец представления… Нет, нет… Это невозможно. Я почесал репу. Может, лисы… Прибежали… Так быстро… Бедняжка…
В Польше, то есть нигде[48]. Лужа, в которой отражается небо, отражается птичий клин. Мобильников тогда еще не было, год примерно девяносто четвертый. Вокруг никого, «малюха» не запустить, темно, где я — не знаю. Это уже не угольный бассейн, это скорее какая-то глубокая впадина, какая-то глубокая краковско-ченстоховская депрессия, славянская меланхолия и Привисленские Жулавы[49]. Смотрю я в небо — комета. Летит такая большая картофелина и прямо на Землю, неуклонно верша свой путь. Еще ей осталось шесть лет. И показывает вроде как за тот лес. Что ж, пойдем.
«Малюх» мой, «малюх»! За ночь тебя шакалы раскурочат, потому что я уже до тебя не доберусь, такая темень, ай-вай! Пусть же и эту последнюю вещь, которую для меня переменчивая фортуна сохранила, пусть ее лихо заберет… А уж как я заботился о ней; все говорили «игрушка». Кляксу такую себе прилепил на заднее стекло, ровненько, надпись Michelin на переднее стекло, гномика, вроде как выглядывающего через боковое стекло… Теперь всех их ногтем соскребут. Все прибамбасы я для тебя доставал в коммунистические времена из нелегального оборота, а в наши дни, ясное дело, из ломбарда. А от тебя, Саша, я на день рождения получил самую прекрасную вещь, до сих пор сердце у меня замирает, только вспомню эту сцену… Помнишь, Сашенька, как ты поднес к моему носу кулак? Ты что, затрещину на день рождения хочешь мне подарить? А ты говоришь: открой руку. Я тебе эту твою руку открыл, а в ней — под янтарь сделанный набалдашник с плюшевым мишкой внутри. Специально для ручки коробки передач. А сколько всякой сигнализации я установил! Костыль на руль (нет его теперь!), мультилок на рычаг коробки передач. И непогода с неба, и грязь, но никто никогда не смог бы на тебе написать «ПОМОЙ МЕНЯ», даже если бы ты был грязным (а ведь не был), потому что стоял ты в гараже (на моей половине гаража).
Михал Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, аспирант Вроцлавского университета.Герои «Любиева» — в основном геи-маргиналы, представители тех кругов, где сексуальная инаковость сплетается с вульгарным пороком, а то и с криминалом, любовь — с насилием, радость секса — с безнадежностью повседневности. Их рассказы складываются в своеобразный геевский Декамерон, показывающий сливки социального дна в переломный момент жизни общества.
Написанная словно в трансе, бьющая языковыми фейерверками безумная история нескольких оригиналов, у которых (у каждого по отдельности) что-то внутри шевельнулось, и они сделали шаг в обретении образа и подобия, решились на самое главное — изменить свою жизнь. Их быль стала сказкой, а еще — энциклопедией «низких истин» — от голой правды провинциального захолустья до столичного гламура эстрадных подмостков. Записал эту сказку Михал Витковский (р. 1975) — культовая фигура современной польской литературы, автор переведенного на многие языки романа «Любиево».В оформлении обложки использована фотография работы Алёны СмолинойСодержит ненормативную лексику!
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.
Анджей Стасюк — один из наиболее ярких авторов и, быть может, самая интригующая фигура в современной литературе Польши. Бунтарь-романтик, он бросил «злачную» столицу ради отшельнического уединения в глухой деревне.Книга «Дукля», куда включены одноименная повесть и несколько коротких зарисовок, — уникальный опыт метафизической интерпретации окружающего мира. То, о чем пишет автор, равно и его манера, может стать откровением для читателей, ждущих от литературы новых ощущений, а не только умело рассказанной истории или занимательного рассуждения.
Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.