Азюль - [17]

Второй день врезался в память сильнее. Нас повезли уже не в Швальбах, а в другой маленький городок, где по общему мнению и происходит пресловутое интервью.

В комнате за столом сидела полная тусклая блондинка, перед которой стояла пишущая машинка. Там же на столе лежало наше дело. В комнату вошел мужчина и представился переводчиком. Русский у него оказался достаточно корявый. После первых фраз выяснилось, что интервью никакого не будет, что сегодня моя судьба никого еще не волнует, а проблема всего лишь в наших паспортах, которые мы сдали.

— Вы граждане какого государства? — обвинительно уставился на меня переводчик, исковеркав и «граждан» и «государство».

— Советского Союза, к моему глубокому сожалению, — ответил я, потупив взгляд в направлении стола.

— Но Советского Союза нет. Какого нового гоударства вы граждане?

— Никакого, также к сожалению, — опечаленно сообщил я, ибо это была часть моей версии.

Он открыл паспорта и что-то там рассматривал. Человеку, обладающему малейшим чувством сообразитлеьноси, не составит труда мое гражданство определить. Там в паспорте на четырнадцатой странице стоит прописка, где черным по белому написано: Москва. А дальше, включив мозговой компьютер и подождав немного, пока он нагреется, можно методом сложных логических экстраполяций определить, что Москва — это стлоица России, а раз я там живу, то и гражданство мое… Правда просто? Для кого-то может и просто, но не для каждого служащего ежедневно и честно выполняющего свой сизифов труд.

— Твоя жена — еврейка, — пояснил он мне, чтобы и я знал тоже. Родилась в Москве, значит и гражданство у нее российское.

— Пусть будет российское, — примирительно согласился я. — Но вам я сделал заявление, что его у нас нет.

Он опять взял в руки мой паспорт.

— Тут написано, что ты — украинец! — сообщил он с таким видом, будто хочет меня поразить: вот, мол, поймал!

— Да, — невозмутимо согласился я.

— Значит и гражданство у тебя украинское! — победно-торжественно заявил мужик.

— Ну, уважаемый, какое украинское? Я эту Украину больше семи лет не видел, а тогда у нас гражданство одно было — серпом по молоту.

— Нет, нет! — решительно запротестовал он. — Если написано, что национальность — украинец, то и гражданство украинское.

— Вы хотите сказать, — во мне росла злоба, — что будь у меня написано «узбек», я был бы в ваших глазах гражданином Узбекистана, хоть и никогда его не видел, так что ли по-вашему?

— Конечно, — невозмутимо ответил он.

— Тогда я не понимаю, почему моей жене, у которой написано в паспорте «еврейка», вы дали русское гражданство? — я вызывающее посмотрелна него, а потом примирительней добавил. — Давайте мы сойдемся на компромиссе. Вы дадите нам немецкое гражданство да и все. Тут никаких разногласий с моей стороны не предвидится.

Не получив ответа на свой вопрос, я понял, что аудиенция закончена и взяв Катю за руку, вышел.

Ничего не имею против Украины и ее гражаднства, иметь его можно было бы. Но волновал вопрос принципа, а тут, как известно, если уж пошли на принцип, то берегись…

У меня сперло дыхание, я чувствовал, что разнервичался. Это — плохой признак. Последние два месяца окончательно доканали. В конце концов, уже в третий или четвертый раз здесь, в Германии, психовал по пустякам. Пришлось искать способ расслабиться или просто выместить на ком-нибудь злобу. Катя сидела на стуле, я молча стоял рядом и смотрел в окно. В этот момент сзади послышался голос, обращающийся на русском:

— Простите!

Я обернулся. Передо мной стоял молодой человек лет двадцать шести двадцати восьми, ниже меня ростом, с бородой, которая скорее похожа на щетину, неровными пучками разместившейся на подбородке. В этом лице много странного. Черты типично русские, но кожа смуглого цвета. Глаза блестят фанатичным блеском, но это не взгляд шизофреника. Он смотрит на человека, явно его изучая. Весь его вид не то жалкий, не то печально-величественный.

Можно предположить, что он — хороший психолог, психолог от природы, из таких, которые могут вынуть из человека все, залезть ему в самую глубину и убедить в своей правоте, как бы тот не сопротивлялся. Но я тоже не лыком шит. Молча разглядывал его и тянул паузу. Человек, продолжая смотреть мне в глаза, повторил:

— Простите, вы — русский?

— Нет! — раздраженно ответил ему. — Уже пять минут, как нет. И нужно отметить, что и не немец тоже.

— Как? — удивленно спросил он.

Я, слегка обрадовавшись возможности поделиться с кем-то своими впечатлениями, в красках описал случившееся. Он мягко засмеялся.

— Ну не волнуйтесь так! Пусть они себе пишут. Главное, что в вашем сердце написано.

Я чувствовал, что волна моих эмоций разбилась на мелкие брызги, которые тут же и исчезли. Протянув руку, представился.

— Андрей Дубровский, — ответил он мне.

— Неужели тот? — вырвалось у меня.

— Да нет, только тезка, — он усмехнулся.

Мы присели на стулья. Я смотрел на него и думал, что он, а точнее его манера говорить и вести себя вполне соответствуют его имени. Андрей Дубровский. Именно таким можно представить себе Пушкинского героя: печальное и величественное лицо, располагающее к себе.