Азюль - [15]

— Леня, — протянул руку высокий, опять раскрыв лицо в приятной улыбке.

— Я — Юра, — сообщил белобрысый, пряча неловкость за надменностью.

— Б-борис, — представился мужчина, не забыв немного заикнуться для приличия.

— А это — Наим! — сказал Филипп, указывая на лежащего на кровати «афганца».

— Здравствуйте, — тот встал и протянул руку широкую и коричневую.

— Наш Наим из Афганистана, — подтвердил мои догадки Юра. — Но он советский, учился в России.

— Очень приятно, — я пожал руку и добавил приветливо. — Коммунист?

— Нет, у меня жена русская.

Я сделал заключение, что, видимо, в Афганистане можно было не быть коммунистом, достаточно иметь русскую жену. Не понятно только для чего достаточно…

Мы расселись и завязался обычный разговор знакомящихся людей. Перейдя сразу на «ты», как это и заведено у простого русского народа, принялись распрашивать один другого о том о сем…

— Вы откуда, ребятки, — поинтересовался Филипп, по праву хозяина взявший слово первым.

— Из Москвы, — вздохнули мы разом. — Учились в институте. Вот житуха заела, ну мы и приехали. Может чего здесь сможем, — эта версия выглядела в моих глазах вполне сносно. Правда никому особо не важна. Сам я, в свою очередь, спросил:

— А вы сами?

За команду хозяев выступал Юра.

— Я из Латвии, из Риги, Леня тоже из Латвии.

— А, так вы — латыши? — с безразличной интонацией уточнил я.

— Нет, нет! Я — чистый русский! — Юра принялся горячо защищаться, будто я собирался его за это подвергнуть экзекуции. — У Лени папа — латыш, но он латышей тоже не любит.

Беспокоился он зря. Леню я тоже четвертовать не собирался.

Не знаю, чего он так открещивается от латышей, но мне, если честно, глубоко наплевать, кто он там.

— Филипп с Украины, — продолжал тот. — Из Одессы. Он уже месяцтут. Боря тот тоже с Украины.

Борис кивнул и в подтверждение этих слов аристократическим жестом выпустил изо рта струю дыма.

— Ну, ребятки, — Филипп нес откуда-то кастрюлю и сковородку. — Чем богаты! На азюлянтских харчах не раздобреешь… Я тут супчик… Беру пару консервочек, тут помидорчик, лучок зелени, перчик, картошечки подзаправим, и хорошо. Приходится самим поварить.

Суп пахнул аппетитно и после сегдняшних сухих пайков был совершенно кстати. Я с удовольствием проглотил две тарелки, и третью мне не позволяли взять лишь правила приличия — единственнео, что еще позволяет сохранять фигуру в рамках.

— Куришь? — Юра протянул сигареты с искренней вежливостью, но явная тоска жадности мерцала в его глазах.

— Нет, спасибо, — я вежливо отказался. И его нервы спас и сказал правду.

— А пивка? — Филипп протянул мне и Кате по банке. — Вы попробуйте: настоящее немецкое, «Карлскрон»! Здесь наше нужно забывать.

От пива мы не отказались. Медленно попивая из банки в общем-то не теплое, но и не достаточно холодное пиво, я вспоминал, сколько лет, как забыл «наше». Это оказалось так себе.

Мы сидели, совершенно незнакомые друг другу люди, пили пиво, разговаривали о том о сем, и всем было приятно. Приятно, что здесь, вдали от дома, каждый из нас, вольно или невольно попавший сюда, мог расслабиться, покалякать с земляками.

Что сближает людей? Конечно общая компания, где можно посидеть расслабившись, потравить анекдоты, просто сочинить и тут же рассказать быль или байку, послушать кого-нибудь. И вот уже только познакомившиесмя люди становятся приятелями.

Залитый в желудок суп приятно его прогревал, заполнив, казалось все нутро. Размеренный разговор мягко перепрыгивал с темы на тему. Через час обнаружилось, что трепал в основном Юра, причем без устали. Все порядком устали от чуши. Не видя другого выхода, я тронул вопросом доселе молчавшего Наима, но тот оказался достойным конкурентом нашего нового молодого друга и продолжил в том же духе.

Вдруг неожиданно нашу расклеивающуюся беседу нарушили. Дверь распахнулась и в комнату, громко сопя, вкатился огромный, под метр девяносто и широкий в два обхвата, совершенно черный негр. На его темном и круглом, как сгоревший блин лице, ярко выделялись красные, дико выпученные глаза. Не останавливаясь, он навалился на Леню и, издав дикий рык, принялся истошно кричать «Руссланд! Руссланд!». Моей первой мыслью было, что эта огромная глыба черного мяса имеет личные претензии к России или мстит русским за построение негросоциализма в его отдельно взятой стране. Не понятно лишь, почему его месть столь избирательна и вылилась именно на Леню. Но в этот момент наши собеседники принялись скандировать «Заир! Заир!», из чего я пришел к выводу, что его эмоции вызванны не неприязнью, а скорее привязанностью к русской нации в Ленином лице. У меня возник откровенный страх, что эту привязанность он захочет выразить еще и ко мне. Но опасения, все же, оказались напрасными.

— Руссланд гут! — ревел он.

— Гут, Заир, гут! — вторили ему.

— Руссишь? — прекратив, наконец, бурно изливать чувства, он спросил, указывая на нас.

Нас представили, пожали руки. Теперь он приступил к главной части своего визита, ради которой, собственно, и затевался пятиминутный спектакль.

— Please one vodka, — жалобным голосом попросил он, попытавшись показать маленькую рюмку, но в его огромных ручищах она показалась стаканом.