Азума - [2]

– Поговорить о чём?

– Твой прапрадедушка был великим писателем…

– Разве? – перебил я её. – Что–то я за ним такого не припомню. Вот мой отец писатель. А прапрадедушка Геннадий был сумасшедшим.

– …Но ему не хватило смелости опубликовать то, что он написал, – закончила свою фразу девочка, не обращая внимания на мои слова.

– Ты не путаешь? – поинтересовался я. – Никогда и ни от кого я не слышал об этом.

Вместо ответа девочка показала на черный шкаф.

– Открой нижние полки и увидишь сам.

Я вылез из–под одеяла и сделал так, как она просила. Там оказалось очень много исписанных тетрадей и бумаг.

– Это труды твоего прапрадедушки.

– Так почему он их не опубликовал? – удивился я. – Почему мы помним его сумасшедшим, а не писателем?

– Ему не хватило смелости, – повторила девочка. – Быть писателем это одно, а не бояться того, что написал, это другое.

– Тогда, может, покажу эти тетради отцу?

– Нет! – сказала Азума, хмуря брови. – Ему тем более нельзя. Он отрицает существование Высшего Разума, и поэтому его удел быть компилятором.

– А что это? – спросил я, услышав новое для меня слово.

– Это люди, которые творят без вдохновения. Они просто генерируют идеи, используя опыт предшественников. Твой дед и отец никогда не знали и не узнают, что такое озарение.

– А какая разница между вдохновением и генерированием?

– Компиляторы никогда не смогут создать что-то новое, их доля собирать из того, что уже есть, что-то, как им кажется, новое. Им не доступно знание без слов.

– То есть для них это, как игра в «лего»? – предположил я.

Девочка не сразу поняла меня, но потом, считав образ, возникший у меня в голове, сказала:

– Да, примерно так и есть.

– А вдохновляемые?

– Это творцы, они могут создать новое, не опираясь ни на что. Им не нужно ничего знать, достаточно задаться вопросом, и ответ придет в виде озарения.

– А как такое возможно? – спросил я, вспоминая, сколько всего отцу приходится перечитывать, прежде чем он садится за новую книгу.

– Знания существуют всегда. Человек ничего не придумывает, он просто записывает готовую информацию, когда вдохновляем.

– Записывает? – переспросил я. – Может переписывает?

– Нет, записывает, – сказала девочка, – считываем из Книги Жизни мы, а после диктуем избранному.

– Кажется, я начинаю понимать. Но ведь все писатели и поэты писали про муз символически, или каждый из них видел свою музу? И, кстати, ты – тоже муза?

– Нет, не всем вдохновляемым позволено видеть свою музу, – ответила девочка. – И да, я муза. Но не просто муза, а муза-хранительница.

– Но если прапрадедушка побоялся опубликовать то, что написал, тогда кому же это сделать, если не моему папе?

– Ты это сделаешь! – сказала девочка таким тоном, будто знала, что так и будет. – Ты поймешь, когда настанет время.

– То есть я тоже стану писателем и буду вдохновляем?

Мне показалось, что зелёные глаза Азумы наполнились печалью.

– Есть еще одно условие: нельзя рассказывать никому обо мне, но в тоже время нельзя и обманывать родителей, если они спросят тебя, с кем ты разговаривал в этой комнате. Научись следовать нравственно-моральным принципам, не нарушая их ради достижения своих целей.

– Хм, я думаю это не так уж и сложно, – сказал я, желая быть вдохновляемым писателем. – Они и не узнают. Я им не буду рассказывать.

– Твой род особенный, – продолжила она, не обращая внимание на мои слова. – Каждая душа, начиная с твоего прапрадеда и заканчивая твоим ребенком, будет рождаться с одной и той же миссией – быть писателем и давать людям новые знания. Но есть силы, которые будут противостоять этому и бросать в ситуацию, где душе придется отказаться от главного, от принятия Бога. Так случилось с твоим дедом и отцом. Но если вы не справитесь, то следующий ваш приход будет только через сто лет.

– А что случилось с дедом?

– Он, наблюдая за тем, как его отца – твоего прапрадеда – при попытке донести до людей истину начали называть сумасшедшим фанатиком, дал себе слово, что станет атеистом. Тебе же повезло с мамой. Ты с ней каждую ночь молишься. Это хорошо.

– Значит, я стану вдохновляемым писателем, – обрадовался я, но тут в комнату вошли родители с вопросом: «Никита, с кем это ты разговариваешь?»

Мама каждый день учила меня, что врать это грех. Но в тот момент я внезапно оказался в ситуации, найдя выход из которой, я мог бы стать великим писателем. На одной чаще весов стояло уважение к маме и обещание никогда не врать, на другой – быть вдохновляемым. К сожалению, для тринадцатилетнего парнишки за несколько секунд найти выход из ситуации было сложно, и мне пришлось сказать правду. Естественно, родители мне не поверили. Они убеждали меня, что я просто говорил во сне.

Азума с тех пор больше ко мне не являлась.

С каждым годом я всё больше и больше убеждал себя в том, что родители были правы. Мне просто приснился сон. Про тетради я позабыл и вспомнил о них, когда мне исполнилось двадцать восемь лет.

Я потерял работу как раз в тот месяц, когда сделал предложение своей будущей жене. Меня охватила паника. Я был в растерянности, но внезапно вспомнил про тетради прапрадеда.

Родителей к тому времени не было в живых. Наша семейная квартира и дом прапрадеда перешли мне по наследству, и я впервые за пятнадцать лет снова оказался в старом доме. По логике вещей, если Азума была просто сном, то никаких тетрадей быть не должно. Но они были.