Азиатский аэролит - [30]

Огромный золотой зал «Мавритании» уже сиял светом разноцветных фонариков и мерцал радужными цветами. Неустанно наигрывал джаз, раздражая чувства, заставляя тело ритмично и бесстыдно покачиваться в такт фокстрота.

Шум зала пьянил и раздражал.

Сорокин быстро опьянел. Глаза его сузились, заблестели маслянистым тусклым блеском.

Джаз заиграл «Пеликана». Гина стройно поднялась с места и протянула руки Сорокину:

— Я хочу танцевать, трам-тим-там-там, — запела она в такт фокстрота, мягко положив руки ему на плечи.

Сорокин дрожащей рукой взял за талию и близко (слишком близко) наклонил к ней голову. Так близко, что виден был нечисто выбритый угреватый подбородок и мелкие рыженькие волоски бородки.

— Трам-тим-там-там, — ловила Гина ритм музыки. — Ну?

Сорокин танцевал хорошо и легко, не сводя возбужденного взгляда с соблазнительного лица Гины. Он чувствовал сквозь шелк теплоту ее тела, видел темные большие глаза, полные губы и тяжело дышал. Глаза его выдавали робкое и скрытое, наглое желание.

Иногда, когда его колени касались колен Гины, его рука, державшая ее талию, мелко дрожала.

«Достаточно», — подумала Гина и попросила Сорокина вернуться к столику. Пританцовывая, подошла к своему месту и устало села на стул. Тотчас же, откинув голову на спинку, игриво заговорила:

— Вы прекрасно танцуете, очень легко. Вот с Игорем настоящая морока — всегда на ноги наступит. А кстати, он вам пишет? — В тот же миг Гина озабоченно перегнулась через стол и, уже шепотом, строго добавила:

— Думаю, с вами об этом можно говорить?

В глазах Сорокина на мгновение пропал пьяный блеск, глаза протрезвели и растерянно уставились на нее.

Строгий взгляд обманул его, заставил шепотом ответить.

— Пишет, — Сорокин боязливо оглянулся и еще тише добавил, так тихо, что Гина едва расслышала, — позавчера письмо получил.

Ответила так же тихо:

— Я получила неделю назад.

Ответ вполне успокоил Сорокина и отогнал робкие подозрительные мысли.

Сдерживаясь, чтобы не раскрыть игру и не вызвать никаких подозрений, она взвешивала каждое слово.

— Я так боюсь за Игоря.

— О, не беспокойтесь, мистер Эрге знает, что делает.

— Но все же дело рискованное.

— Конечно, конечно, но зато какое дело! А вообще мистеру Эрге нечего беспокоиться. Я подобрал таких молодчиков, что ад перевернут!

Сорокин говорил теперь самодовольно, гордясь собой.

— Я даже не представляю, где это.

— И неудивительно, — свысока ответил Сорокин, — это у черта на куличках. Только мистеру Эрге могла прийти в голову такая мысль. Вы представьте себе — с Алеутских островов, из-за океана в Якутию, в непроходимую тайгу, в край врага, это же неслыханный в истории рейд!

Гина сжала пальцы, и ногти больно впились в тело. Едва сдержала себя, чтобы не вскрикнуть: «А Виктор, Виктор?»

Устало приложила ко лбу руки, тихо попросила:

— Отвезите домой. Мне плохо.

* * *

Спальня казалась тесной и душной. Гина металась из угла в угол, садилась на диванчик, пыталась сильнее сжать маленькими ладонями виски и с тихим отчаянием говорила себе:

— Что же делать, что же делать?

Ясно и понятно — Виктору угрожает смертельная опасность. А может, уже сейчас он лежит где-то замертво? Все неясные подозрения оформились, их укрепили незначительтельные, казавшиеся второстепенными события, которые она оставляла когда-то без внимания, не придавая им никакого значения.

Страшная тревога сдавила сердце. «Виктор, дорогой Виктор, друг мой синеглазый, одного тебя я любила и так подло, малодушно покинула». Думала и чувствовала, что сейчас могла бы бросить все, от всего отречься, пойти за ним, рабски покорно и безвольно.

— Что же делать?

Тогда вспомнила о кабинете Эрге. Может, там что-нибудь есть? Может, именно там ключ к тайне. Пьяный Сорокин в такси хвастливо бормотал о каких-то сокровищах. Она не расспрашивала подробнее, боялась выдать себя. А теперь в отчаянии, задыхаясь, тревожно прошла из спальни в кабинет. Со времени отъезда Эрге там все оставалось по-старому. Никто не заходил в кабинет, только служанка каждое утро смахивала пыль со стола и протирала статуэтки, модели дирижаблей и шкафы.

На столе, кроме письменных принадлежностей, ничего не было. Гина подергала средний широкий ящик — заперт. Со злостью дернула ящик на себя. Беспомощно оглянулась, увидела сбоку у куска породы, служившего пресс-папье, узкое, блестящее стальное долотце. Схватила его и подсунула под замок. Навалилась всем телом на рукоятку, дерево затрещало под напором, резко хрустнул замок.

Как воровка, выдвинула ящик, дрожащими пальцами вытащила все бумаги, папки, начала внимательно просматривать.

Найдя фотографию письма Горского, чуть не вскрикнула.

Испуганными глазами читала постскриптум:

«…Поведаю вам то, о чем никогда и никому не говорил. Дело вот в чем… из чистой платины. Я долго расспрашивал хозяина, где он его достал — тунгус упорно не желал отвечать…

…Азиатский аэролит. Я, конечно, скептически отнесся к этой истории… Но вообразите мое удивление, когда я в другом чуме наткнулся на такой же точно камень, точнее, кусок платины… видел в земле множество глубоких воронок… белого камня (т. е. в платину!). Тот шаман… охраняет хозяйство от страшных пожаров…»