Азиат - [12]

— Спасибо товарищи! — сказал и заторопился.

Мишенева тоже потянуло домой.

— Надо дочитать Чернышевского.

— Чернышевского вспомнили? — мгновенно повернувшись к нему, отозвался Ленин. И повторил: — Все-таки почему вспомнили Чернышевского?

— Люблю этого писателя.

— Кто из нас не увлекался Чернышевским? — вздохнул Ленин. — Я много раз перечитывал его книги и всегда открывал для себя что-то новое. Мы должны учиться борьбе у Чернышевского…

Владимир Ильич хитровато посмотрел на всех:

— А даму в трауре помните?

Никто не ответил.

— Как же так? — удивился Ленин. — «А юноша-воин на битву идет. Ружье заряжает джигит…» — Взмахами руки он подчеркивал ритмику строк. — Это дама в трауре поет… Она зовет Веру Павловну, Кирсановых, Лопуховых в подполье. В этом же весь смысл!..

Проводив Ленина до калитки, Сергей заспешил в клуб, рассчитывая на засидевшихся посетителей, а Герасиму не терпелось рассказать своему соседу по комнате о сегодняшнем вечере.

Судьба свела его с Андреем раньше, чем с другими делегатами, но Герасим так и не сблизился с ним: замкнутость киевского токаря не располагала к откровенности.

На столе лежала брошюра об аграрной программе, розданная делегатам для ознакомления. «Видимо, читал». Это был ответ товарищу Иксу — экономисту Петру Маслову на критику проекта программы Ленина.

В небольшой комнате стояла также и кровать Гусева, на ней Герасим увидел записку, оставленную Бауманом. Он писал, что будет ждать Сергея в клубе.

— По заданию Организационного комитета их куда-то посылают, — пояснил Андрей.

Разговор не клеился. Герасим, почувствовав усталость после напряженного дня, разделся, потушил лампу, но заснуть еще долго не мог. Перед глазами стоял Владимир Ильич.

— …Бывают минуты, — звучал его голос, — иногда взгрустнешь по России, по Волге, по Сибири… Особенно, когда с нетерпением ждешь весточки или человека с родной земли. А в эти дни хорошо! Вокруг товарищи по борьбе. Среди них, вот и вы, Герасим Михайлович.

Мишенев смутился.

— Спасибо, Владимир Ильич, на добром слове.

— Что ж, хорошо! — произнес Ленин. Вскинув голову, спросил: — А задумывались ли вы над тем, что разрушать легче, чем создавать? Хватит ли силы на завоевание новой жизни, нового общественного строя?

— Хватит, Владимир Ильич, — твердо ответил Мишенев.

Ленин смерил его добрым взглядом, убежденно сказал:

— Я тоже так думаю.

…На следующий день, после обеда, Герасим отправился в партийную библиотеку Куклина: надо было перечитать «Искру», восстановить кое-что в памяти. В тетрадочку он выписал цитату из передовой статьи, в которой шла речь о насущных задачах рабочего движения.

«Социал-демократия есть соединение рабочего движения с социализмом, ее задача — не пассивное служение рабочему движению на каждой его отдельной стадии, а представительство интересов всего движения в целом…».

Он отчеркнул двумя жирными чертами последние слова. «Эту единственно правильную линию разделяли когда-то Плеханов и Мартов. Почему же теперь они изменили курс?»

Мишенев переписал в тетрадку еще одно место:

«Перед нами стоит во всей своей силе неприятельская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, уносящие лучших борцов. Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию, к которой потянется все, что есть в России живого и честного».

Герасим задумался. Разве златоустовская стачка рабочих не является доказательством? Рабочие выступили против введения расчетных книжек, диктовавших кабальные условия. Забастовали. Остановили завод.

По заданию Уфимского комитета Герасим выехал тогда в Златоуст. Он должен был поддержать справедливые требования рабочих. Но не успел. Оружейные залпы уже прогремели, и Арсенальная площадь обагрилась кровью. Над Уреньгинским кладбищем долго, очень долго звучала траурная песня:

Вы жертвою пали в борьбе роковой,

Любви беззаветной к народу…

Потрясенный увиденным, Мишенев возвратился в Уфу. В подпольной типографии была отпечатана гневная прокламация «Бойня в Златоусте».

Вспомнилось, как задолго до этих событий, на квартире Крохмаля шел разговор о листовках златоустовских рабочих… Златоуст, действительно, стал очагом революционного пожара, голос восставших прозвучал набатом на всю Россию.

«Теперь, когда есть опыт, важнее всего не ослаблять борьбу, а организовывать ее дальше. Неужели это понять трудно?»

В библиотеке Герасим просиживал до позднею вечера, а ужинать обычно забегал в кафе «Ландольт» — уютное и одинаково располагающее и к беззаботному отдыху, и деловым встречам. Оно находилось в университетском квартале. Говорили, что по вечерам в кафе можно встретить Плеханова. Он жил в том же доме. За час до сна заходил выпить кружку пива. Герасиму хотелось увидеть Георгия Валентиновича, и если не поговорить, то хотя бы посмотреть на него.

Здесь бывали и другие делегаты. Они группами рассаживались за длинными массивными столами на дубовых скамейках, стоящих вдоль стен, обитых светлым деревом.

В один из таких вечеров, после ужина — сосисок с кислой тушеной капустой и двух кружек пива, — Мишенева охватило благодушное состояние. Не хотелось ни о чем серьезном думать, а только сидеть и наблюдать за людьми.