Аженская комунна в описании В. И. Райцеса - [9]

Скорее всего, консулам все же удалось спрятать привилегии и другие «бумаги города». Поэтому толпа бросилась их искать в доме Сана де Годая. Но тот факт, что «людьми коммуны» руководил Броссе, дает основание видеть в этой попытке самостоятельное выступление городской бедноты. Трудно представить, что руководители коммуны, старательно оттеснявшие на задний план Клерге, Броссе и подобных смутьянов, доверило бы им розыск консула и изъятие бумаг. Но и эта попытка была непохожа на поведение тех же самых людей в первые дни восстания, когда они в ярости сметали засовы на домах «жирных горожан» и нарушали право церковного убежища. Теперь же, когда консулы сами разоблачили себя, вместо вспышки мы наблюдаем угасание. Восстание все больше превращается в тяжбу.

Но почему коммуна так добивалась, а консулы так оберегали именно книги привилегий? Казалось бы, в первую очередь стоило держать в секрете финансовую документацию, но она легко попала в руки «людей коммуны». Королевская хартия и списки городских свобод, судя по всему, не содержали ничего секретного, но сами по себе являлись сакральным объектом, своего рода инсигнией, символизирующей наравне с городской печатью и набатным колоколом право городской корпорации на существование. Быть может, они и были тем, что несколько неопределенно именовалось во Франции «Corps de la ville» (буквально — тело города), обладание которым и отличало город от негорода. Понятно, что столь важный объект хранился буквально за семью печатями — ведь кто владеет им, тому и принадлежит власть внутри городских стен.

В середине июля в город прибыл Матюрен Ириссон, занимавший скромную должность королевского нотариуса-сержанта в соседнем городе Кондоме. Но королевская грамота именно ему поручала провести расследование деятельности муниципалитета. Его миссия была связана с той жалобой, которую участники сходки в Сен-Крапази составили на имя короля еще в апреле. Но теперь ему передали новую жалобу с перечнем злоупотреблений консулов, и Матюрен Ириссон начал опрос свидетелей.

Однако вскоре прибыл новый чиновник. Парламент Бордо, получив известие о мятеже, отправил в Ажен советника Бретрана де Шассеня. Коммуна встретила его с враждебной настороженностью. Как только он въехал в город, за ним сразу захлопнули ворота: пронесся слух, что следом идут солдаты, которых тайно хотят ввести в город. Были усилены ночные дозоры. На следующее утро мясник Плантье жаловался трактирщику Пьеру Андрье, что он стер себе шею, таская всю ночь арбалет. Коммуна почувствовала угрозу и готова была принять меры к своей защите, и ее желание избегать насильственных действий не следовало преувеличивать.

Появление королевских комиссаров не было неожиданностью. Позже один из мелких чиновников, проживавших вне Ажена расскажет, как 13 июля он встретил близ своего дома аженца Жана Сера. На вопрос о том, чью сторону тот держит. Сер отвечал, что он — сторонник коммуны, и что консулы — просто воры, и когда кому-нибудь из них надо прикупить участок земли или справить жене новое платье, они придумывают новые поборы. На замечание, что в таком случае следовало бы обратиться в суд, Жан Сер ответил, что они не будут просить правосудия, но сами сотворят его. Люди коммуны решили связать себя круговой порукой, условившись, что если убьют кого-нибудь из королевских чиновников или консулов, то каждый из трех или четырех тысяч возьмет убийство на себя. Ведь не казнят же всех из-за убийства одного! «Затем названный Сер сказал ему, что если в Ажен прибудет комиссар парламента для следствия о беспорядках… то люди названной коммуны решили насильно привести его к реке и посадить его там одного в лодку без руля и паруса и сказать: „Вы прибыли из Бордо, ну и возвращайтесь туда в этой лодке, да берегитесь мельниц!“». Шансов спастись у комиссара было бы немного. Впрочем, Жан Сер принадлежал, судя по всему, к числу тех «смутьянов», чье влияние руководство коммуной стремилось всячески ограничивать.

Коммуна выразила свое отношение к комиссару де Шассеню иным способом. В воскресенье, 17 июля перед домом, где он остановился, появилась веселая процессия. Возглавлял ее некий Антуан Де-санти, по прозвищу Требуха (1-а Тпрре). Он был без штанов, но выряжен в длинную мантию, из-под которой торчали голые ноги. На голове красовался зеленый капюшон и плоская шапочка. Рядом с, Десанти шел, кривляясь, мальчишка-паж. Главные действующие лица разыгрывали сцену въезда комиссара со своим клерком. Надсмеявшись над ними, их оставили в покое. Позже на суде консулы будут обвинять Десанти в том, что он стремился опорочить королевское, правосудие. Тот же станет утверждать, что не хотел никого оскорбить, но просто побился с приятелем об заклад, что пройдется по 1 улице в нелепом наряде.

Когда В. И. Райцес работал над своим исследованием, мода на изучение «шаривари» и других проявлений «карнавальной» культуры только начиналась, и эти книги еще не попали в нашу страну. Сейчас. же о различных смеховых ритуальных формах порицания общиной того или иного явления написано уже очень много.

Де Шасень сразу же распорядился запретить сборища, но в тот же день, 16 июля, по приказу другого комиссара, Ириссона, в ратуше собралась ассамблея. Явившиеся 80 человек начали сбор денег для составления нового «синдиката» для отправки представителей в Париж, Ириссон привел пример родного Кондома и соседнего Бордо, где горожане конфликтовали со своими муниципалитетами и добились переноса дел в Большой королевский совет.