Азенкур: Генрих V и битва которая прославила Англию - [15]

Способность Генриха проводить различие между собой как человеком и как действующим и исполняющим свои обязанности монархом, также впечатляла современников. В отличие от большинства современных комментаторов, они смогли увидеть, что его вторжения во Францию не были вызваны эгоизмом или желанием личного обогащения, а скорее потому, что он хотел и считал своим долгом вернуть "справедливые права и наследство" короны. С другой стороны, и современников, и современных комментаторов иногда смущало проявление этой двуличности: приветливый, прямолинейный и компанейский солдат "Гарри" мог быстро превратиться в холодного, безжалостного и надменного самодержца, если он чувствовал, что черта перейдена и допущены недопустимые вольности.[66]

Характер и осанка Генриха произвели глубокое впечатление даже на его врагов. Французские послы, отправленные для переговоров с ним несколько лет спустя, пели ему дифирамбы. Они описывали его как высокого и выдающегося человека, с гордой осанкой принца, но, тем не менее, относившегося ко всем, независимо от ранга, с одинаковой доброжелательностью и вежливостью. В отличие от большинства мужчин, он не произносил длинных речей и не сквернословил. Его ответы всегда были краткими и точными: "это невозможно" или "сделайте это", — говорил он, а если требовалась клятва, он ссылался на имена Христа и святых. Больше всего они восхищались его способностью сохранять спокойствие и уравновешенность духа в хорошие и плохие времена. Он стойко переносил военные неудачи и ободрял своих воинов, говоря им, что "как вы знаете, удача на войне бывает разной, но если вы хотите хорошего исхода, вы должны сохранять свое мужество".[67] Это была философия, которая сослужит ему и его людям хорошую службу в Азенкурской кампании.

Рассказы летописцев о буйной, беспутной молодости Генриха и его драматическом превращении во время коронации в трезвого, справедливого и праведного короля были написаны в основном уже после окончания его правления. Хотя они и приобрели налет историчности, поскольку были подхвачены Шекспиром, единственным современным намеком даже на малейший проступок является комментарий его друга Ричарда Куртенея, епископа Норвича, который считал, что Генрих был целомудрен с тех пор, как стал королем.[68] В этих историях важна не столько их правдивость, сколько то, что они в анекдотической форме отражают духовный опыт коронации: помазание превратило обычного человека в уникальное существо, частично человека, частично священнослужителя, который был избран Богом быть его представителем на земле.

Несмотря на веру в свою богоустановленную власть, Генрих также придавал беспрецедентное значение своей коронационной клятве как главной теме своего царствования. В отличие от своего отца, он относился к ней "почти как к манифесту, программе правления",[69] и был предан ее исполнению. Он должен был соблюдать законы, защищать Церковь, поступать правильно и справедливо по отношению ко всем. С момента вступления на престол он дал понять, что готов подвести черту под событиями предыдущих двух десятилетий. Среди молодых дворян, которых он выбрал для посвящения в рыцари накануне своей коронации, было не менее пяти сыновей и наследников тех, кто погиб или был казнен за восстание против Генриха IV. Самым важным из них был двадцатиоднолетний Эдмунд Мортимер, граф Марч, который был признан Ричардом II своим наследником и, будучи ребенком, дважды становился объектом попыток мятежников свергнуть Генриха IV в его пользу. Большую часть своего детства он провел в плену, но с 1409 года жил в менее стесненных условиях собственного дома будущего Генриха V. Хотя он и не мог приходить и уходить по собственному желанию, во всех других отношениях с ним обращались как с любым аристократом, членом королевского двора. Генрих теперь доверял ему в достаточной степени не только для того, чтобы освободить и посвятить в рыцари, но и восстановить во владении всеми его землями и позволить Мортимеру занять свое место в первом парламенте нового царствования. Хотя два года спустя он окажется косвенно замешанным в единственный аристократический заговор против Генриха V, его чувство личного долга было настолько велико, что он раскрыл его королю и до конца жизни оставался верным и преданным королю.[70]

Щедрость Генриха по отношению к другому потенциальному сопернику, двадцатитрехлетнему Джону Моубрэю, также принесла свои плоды. Сын человека, чья горькая личная ссора с отцом Генриха привела к их совместному изгнанию Ричардом II, младший брат Томаса Моубрея, которого Генрих IV казнил за измену в 1405 году, Джон Моубрэй получил право наследовать свои земли только за две недели до смерти Генриха IV. Вступив на престол, Генрих V немедленно вернул ему наследственный титул графа-маршала. Это была не пустая честь, и время восстановления титула было выбрано с умом, поскольку это позволило Моубрэю сыграть свою важную традиционную роль на коронации, публично продемонстрировав, что вражде, которая терзала оба дома, положен конец. Также были начаты переговоры об аналогичном восстановлении титулов и земель Генри Перси, девятнадцатилетнего сына "Хотспура" и внука графа Нортумберленда, погибших во время восстания против Генриха IV, и восемнадцатилетнего Джона Холланда, сына графа Хантингдона, казненного Генрихом IV в 1400 г.