Азбука анархиста - [113]

Отъезд мой занял у меня около трех часов времени. За это время наши наблюдатели и конные разведчики открыли наступление наших врагов в двух направлениях, что заставило меня поспешить возвратиться в село.

Но на обратном пути в село меня встретил почти весь наш отряд, который, сняв все свои заставы и оставив центр села, мчался на своих легких тачанках и бешеных конях к воротам леса.

Здесь я подробно узнал о наступлении на село врагов. Наша кавалерия в 35–40 человек под руководством Марченко и Каретника и с поддержкой пулеметной команды выскочила было навстречу неприятелю, но, отдав себе отчет в его силах, возвращалась к воротам леса.

Теперь я видел перед собою почти всех друзей несколько расстроенными. Я хотел было подтрунить кое над кем из них, желавших не так давно наступать на врагов, но выстрелы и разрывы снарядов со стороны врага помешали. Я, глубоко вздохнувши, сказал:

– Направляйтесь все в такую-то часть леса, – и приказал кучеру повернуть своих лошадей и ехать вслед за ними.

Тем временем, что мы пробирались по селу к лесу, австрийское командование установило другую батарею и открыло бешеный огонь по селу, бросив одновременно, на обхват села и леса, с одной стороны – с батальон пехоты при эскадроне кавалерии, а с другой – с батальон пехоты и два-три эскадрона кавалерии.

В то же время показались тянувшиеся к ним на помощь со всех концов Дибривского района многочисленные мелкие помещичьи и кулацкие отрядики и отряды гетманской варты. Тянулись эти отряды и отрядики уверенно и торопливо, не задерживаясь в селе, прямо к лесу, напевая:

Возьмем Щуся и Махно

И порядок наведем!

Мы – отважные гетманцы,

Все разрушим, все сожжем!..

Мы все сознавали теперь, что бессильны этим силам дать отпор. Тем не менее, не теряя ни одной минуты на излишние в такие моменты разговоры, совещания и пересовещания, мы заняли с двух сторон леса позиции, с которых нас можно было выбить врагам лишь в том случае, если бы мы совсем не имели патронов и не хотели бы защищаться. Другие же стороны леса защищались двумя глубокими в этом месте речками: Каменкой и Волчьей. Следовательно, эти стороны нашего расположения требовали от нас не устройства позиции на них, а лишь наблюдения за ними при помощи незначительных вооруженных сил.

Регулярные австрийские части несколько раз, наступая на лес, пытались сбить нас с наших позиций. Но мы каждый раз легко заставляли их своим огнем или убегать в улицы села, или же ложиться и, прижимаясь к земле, не подыматься, когда им этого хотелось бы.

Отряды же гетманской варты и помещичьи, видя, что регулярные части не могут овладеть входами в лес, даже не пытались атаковывать наши позиции. Они лишь издалека беспорядочно обстреливали их.

День приближался к вечеру.

Крестьяне целыми семьями беспрерывно бегут из села: одни-в лес, другие на подводах стараются убежать в какое-либо из соседних сел. Австрийские войска и гетманцы одних из убегающих крестьян заворачивают назад, в село, у других лишь забирают лошадей, а их пускают, третьих избивают прикладами, иных кладут на землю и портят шомполами и плетьми, а кое-кого и пристреливают на месте. Нам с нашей позиции хорошо видны все эти надругательства над крестьянами. Хочется броситься на убийц, но нет нужных сил.

Мы ничем не могли помочь в этот час своим друзьям и братьям.

В то время как одни убийцы творили свое черное дело за селом над жизнями убегавших крестьян, крестьянок и их детей, другие силы наступавших убийц орудовали в селе. Они ходили группами из двора во двор с факелами в руках и зажигали крестьянские дворы подряд. Село превратилось в сплошное огнище, в величайший костер.

Солнце было на заходе. Огромное село горело. Теперь враги перевели огонь одной из батарей с села на лес и нащупывали наше расположение снарядами беспорядочно учащенным огнем, раскидывая их по всему почти лесу.

А когда солнце совсем зашло и наступили сумерки, они перевели на лес огонь и другой своей батареи, пустив теперь и все пехотные свои части на окружение леса со стороны, нами защищаемой.

Однако врагам нашим не везло главным образом потому, что они поспешили зажечь село. Им следовало дожидаться ночи и в темную ночь атаковать наши позиции. В сущности, они этой ночи и дожидались, убедившись в дневных своих атаках, что им нас с наших позиций ни за что днем не сбить. Теперь же, когда наступили сумерки, они оказались в том же положении, ибо сумерки были где-то далеко-далеко от села Дибривки; в селе же, около него, как и в самом лесу от пылавшего, зловеще подпрыгивавшего до неба пламени, охватившего село, был тот же день. Мы по-прежнему при каждой попытке австрийских солдат или помещичьих и кулацких отрядов приблизиться к нашим позициям давали им должный отпор.

Но вот вдруг один, а вскорости другой и третий батарейный залп попадает в нашу цепь и кое-кого из нас разрывает или зацепляет не очень-то приятными гранатными осколками. Задевает Щуся, меня и Исидора Лютого. К счастью, меня зацепили эти осколки совсем легко; Щуся и Лютого серьезней. Мы с помощью Каретника и Петренко и по их настоянию затушевали перед остальными бойцами наше ранение, объяснив, что нас лишь воздухом опрокинуло, и не настолько сильно, чтобы мы не могли оставаться на позиции. Однако, ввиду нашего ранения, я, узнав от товарища Щуся, в каких местах наиболее надежно можно перебраться через речку Каменку, не отдаляясь далеко от леса, тут же распорядился сняться всему отряду с позиции и тихо, не разговаривая и не подымая паники, выезжать из леса, чтобы переправиться как можно скорее через речку Каменку и вдоль ее держать путь на село Гавриловку.