Азазель - [60]

На пятый месяц моего пребывания в монастыре сюда прибыли три больших ящика с копиями переписанных книг, обещанных мне Феодором, епископом Мопсуэстии, еще в Иерусалиме. Я очень обрадовался и с воодушевлением принялся расставлять книги по полкам. Читать их было истинным наслаждением. Я засиживался до глубокой ночи и часто засыпал прямо в библиотеке. В келье я держал запрещенные и не предназначенные для чужих глаз сочинения — всего таких книг и свитков набралось около сотни. В библиотеке же хранилось более тысячи разных сочинений. Среди прочих подарков Феодора оказался полный список его комментариев к Евангелию и Деяниям апостолов, полный сборник двенадцати работ Гиппократа и четырнадцать из двадцати шести работ, известных под названием «Избранные произведения александрийцев», — древние врачеватели из Александрии публиковали их в виде разрозненных отрывков из писем, адресованных Галену.

Со временем обо мне стали говорить и в монастырь потянулись больные со всех окрестностей, ищущие врачебной помощи и поддержки. По большей части они выздоравливали по милости Господа и благодаря должному медицинскому уходу, но моя слава лекаря в окрестных деревнях и городах росла, так что даже работающие в этих местах врачи, прежде всего начинающие, порой стали обращаться ко мне за советами.

Настоятель, встречаясь со мной, подшучивал:

— Благословенный Гипа, ты пришел в этот монастырь как лечащий монах, а превратился в монашествующего доктора.

Он часто так посмеивался надо мной, и каждый раз его лицо озарялось светлой улыбкой. Как-то раз, уже немного пообвыкшись, я признался ему, что пишу стихи.

— Будь хорошим врачом, а уж потом становись кем пожелаешь! — рассмеялся он.

По-видимому, эта фраза ему самому показалась немного грубоватой, потому что, смягчившись, он настоял на том, чтобы я прочел несколько своих стихотворений. Его признание в любви к литературе привело меня в восторг, особенно когда он наизусть процитировал довольно большой отрывок одной из речей Цицерона{82}. Однако я не удержался и с некоторой опаской произнес:

— А ведь Цицерон — язычник, отец мой.

— Да, но и вместе с тем превосходный оратор, одаренный Господом. Один из первых святых отцов, святой Климент{83}, очень любил цитировать его труды.

— Тем не менее, отец мой, он сам себя упрекал за эту слабость. Рассказывают, что как-то он услышал во сне голос, произнесший: «Климент, ты — последователь Цицерона, а не Христа!»

— Это, Гипа, — борение духа и его вечная неуспокоенность, то возникающая, то исчезающая. Что нам теперь до этого? Так когда я услышу твои стихи?

— Завтра, достопочтенный отец мой, я прочту тебе кое-что из своих сочинений.

— Тогда до завтра, по воле Господа.

Настоятель обычно изъясняется на греческом, но и по-сирийски он говорит замечательно, нередко ведя беседы только на нем. Многие жители этого края могут говорить на этих языках, но настоятель знает их в совершенстве. Общаясь с паствой, он старается выражаться как можно проще, хотя для своих проповедей подбирает самые изысканные и утонченные речевые обороты. Зачастую, если не может что-то выразить словами, он помогает себе жестами и выразительной мимикой. Также жестами и взглядами настоятель порой общается с боготворящими его монахами… В первые дни я несколько раз заходил в его келью, но не замечал в ней никаких книг. Но когда мы беседовали, я обращал внимание, что настоятель многое цитирует по памяти. И не только Евангелие и Деяния апостолов, которые он, естественно, знал наизусть, но и целые страницы из сочинений первых отцов, и постановления Вселенских соборов, и даже речи Цицерона! Поистине, он человек одаренный и загадочный. Когда он успел все это прочитать? И почему сейчас ничего не читает? И действительно ли настоятель — один из тех монахов, кто целый месяц прятался в «замке»? А почему нет? Если сейчас ему лет семьдесят, тогда вполне могло быть около двадцати. Завтра спрошу его об этом, после того как прочту свои стихи… Так я рассуждал в тот день, не ведая, что судьба уготовила нам совсем иное.

Утром следующего дня, когда я в одиночестве сидел в библиотеке, разбирая стихи и выбирая из них те, которые намеревался прочитать настоятелю, до моего слуха донесся звук шагов. Судя по шуму, за дверью находилось человек пять. Я было подумал, что вместе с настоятелем мои стихи пришли послушать монахи…

Но когда дверь открылась, к моей нежданной радости, я увидел достопочтенного отца Нестория.

— Доброе утро, Гипа! Вот, пришел специально поглядеть на тебя! — произнес он, сияя улыбкой.

— Добро пожаловать, уважаемый отче, твое появление — истинный праздник, клянусь Девой Марией!

Несторий вошел в зал в сопровождении нескольких человек в торжественных церковных облачениях, судя по одежде — антиохийцев. С ними был и настоятель, вслед за которым шествовали трое самых старых монастырских монахов. Мы расселись вокруг стола. Вид у присутствующих был благостный.

— Достопочтенный Несторий следует в Алеппо, чтобы заняться обновлением тамошнего прихода, — произнес настоятель. — Он спросил о тебе сразу же по прибытии в монастырь и не пожелал даже присесть, пока не увидит тебя.