Азазель - [58]

В дальнем углу двора, с восточной стороны, возвышаясь над прочими постройками, стоит большое, потемневшее от старости здание, похожее на запертый сундук. Здесь его называют «за́мок». В нем нет ни окон, ни дверей — сплошные стены. Лишь на самом верху небольшое слуховое окошко, в которое едва протиснется один человек, да и то согнувшись. Из окна свисает лестница, сделанная из туго скрученных веревок с деревянными перекладинами, которую в случае необходимости можно быстро скатать. Крыша здания выполнена в форме крутого широкого купола с такой гладкой, лишенной выступов поверхностью, что удержаться на ней невозможно. Я еще вернусь к рассказу о здешних строениях.

Оказавшись на территории монастыря, мой спутник свалил поклажу посреди двора и попросил подождать, пока он оповестит монастырскую братию о моем прибытии. Я пристально вглядывался в сторону западного склона, где вдалеке просматривалась ведущая в Антиохию мощеная дорога. Вскоре появился монах, который, поздоровавшись, сообщил, что настоятель готов принять меня в трапезной.

Трапезная находится в очень старом, обветшавшем строении с крышей из пальмовых веток. Стены ее, когда-то выложенные ровными рядами камней, местами потрескались. Скорее всего, это следы землетрясения, случившегося в этих местах в давние времена. Стоявшие здесь некогда здания разрушились, и на их развалинах построили монастырь.

Настоятель появился в трапезной в сопровождении двух монахов в богатых антиохийских одеяниях. Их пышущие здоровьем лица совсем не походили на лики египетских монахов, из-за многочисленных постов изможденных и посеревших до цвета речного ила, каждое лето оставляемого на земле нильским разливом. Настоятель оказался совсем еще не старым, неторопливым в речах и движениях внушительным мужем. Когда он начал читать рекомендательное письмо Нестория, лицо его осветилось улыбкой. Закончив, он сказал, что будет рад видеть меня в числе прочих братьев.

После ужина молодой монах проводил меня до кельи, которую я описал в начале своих записок. Он просидел со мной целый час, рассказывая о распорядке в этом монастыре, устав которого мало чем отличался от большинства прочих: днем — кое-какие несложные работы, а в основном — частые молитвы и славословия. Меня распирало от желания расспросить наставника о доме без окон и дверей, но я предпочел с этим подождать.

Поначалу в монастыре я чувствовал себя спокойно. Большую часть времени проводил в чтении и службах, успокаиваясь душой. Почтенный Несторий оказался прав: этот монастырь идеально подходил для меня своей уединенностью, не будоражащей чувства и мысли. Лишь одно не давало покоя — угрюмое глухое строение с купольной крышей и темным проемом единственного окна, одиноко стоящее в дальнем углу монастырского двора. Спустя несколько дней я кое-что узнал о нем, но многое по-прежнему оставалось непонятным. Его называли «замком», потому что в прошлом он служил монахам укрытием, где они прятали свое имущество и скрывались сами во время частых воровских налетов, пользуясь веревочной лестницей, чтобы безопасно покидать это пристанище и возвращаться обратно. Это здание вовсе не было глухой коробкой: внутри имелись помещения, разделенные проходами, а также усыпальница для монахов, умерших за последние сто лет — таков был возраст монастыря. Построили это защитное сооружение лет семьдесят назад на месте старого кладбища, чтобы оно впитало в себя благословение погребенных. В «замке» было четыре потайных этажа, соединенных винтовой каменной лестницей, расположенной в центре здания. Она идет до самой крыши, где находится единственный выход наружу, запирающийся изнутри на толстый медный засов.

И еще мне поведали шепотом, что лет пятьдесят назад монахам пришлось провести внутри этого мрачного строения около месяца. Именно столько их осаждали разбойники, разбившие лагерь в большой церкви, но так и не сумевшие найти способ проникнуть в убежище. За это время произошло несколько удивительных знамений, самым главным из которых стало явление три ночи подряд лика Иисуса Христа на фоне полной луны. Чудом оказалось и то, что в последнюю ночь осады разбойники проснулись, охваченные ужасом, похватали свои мечи и стали резать друг друга, как Гог и Магог{81}. Так они сражались, пока не перебили друг друга. Утром монахи увидели их мертвые тела, валявшиеся на площади перед большой церковью. Все они, больше двадцати человек, погибли в одночасье. В эту историю верят все здешние обитатели. Они уверяют, что настоятель собственными глазами видел эту сцену, когда был совсем маленьким.

Это здание и связанные с ним легенды дразнили мое любопытство. Я представлял себе его внутреннее устройство в виде переплетающихся ходов, как в муравейнике. Хотя оно стояло на земле, было совершенно неприступным с трех сторон — южной, западной и северной — из-за бездонного обрыва, по которому невозможно взобраться.

Говорили, что, когда двадцать лет назад здесь появилась императорская стража, набеги прекратились. Охрана положила конец вечным монашеским страхам и необходимости прятаться. С тех пор в здание входили, лишь когда умирал какой-нибудь монах: его вносили внутрь, чтобы похоронить. Мне втемяшилось в голову непременно попасть внутрь «замка», но за все время моего пребывания в монастыре никто не умер, так что ни проникнуть в здание, ни увидеть, как кто-то из братии входит в него, у меня не было никакого повода. По секрету и намеками мне дали понять, что настоятель в потайной комнате «замка» хранит гвозди, которыми в день распятия в Иерусалиме были прибиты кисти и ступни Иисуса Христа, и что эти гвозди будут светить по ночам, разгоняя мрак, если монахам вновь доведется прятаться внутри этой постройки.