Азазель - [55]
— Не буду тебе описывать, какова жизнь в монастыре, ибо именно вы, египтяне, изобрели и монашество, и монастырскую жизнь, возродив существовавшие у вас еще в древности обычаи.
В тот день Несторий поведал мне, что к северу от Алеппо располагается монастырь, находящийся в ведении Антиохийской церкви. Это одно из самых тихих и прекрасных мест на земле. Он спросил, не хотел бы я обосноваться там, и я, не задумываясь, ответил:
— Да, отец мой, хотел бы. Мне уже изрядно надоела местная жизнь, да и в Иерусалиме меня мало что будет удерживать после твоего отъезда.
Затребовав перо и чернильницу, Несторий достал из кармана небольшой клочок выбеленной кожи, на обеих сторонах которого набросал несколько строк, пояснив, что это письмо настоятелю монастыря, которое обеспечит мне достойный прием. Он объяснил, как найти это место, и с воодушевлением отозвался о замечательной атмосфере, царившей там. По словам Нестория выходило, что от монастыря до Антиохии не более одного дня пути, так что я мог бы навещать его в епископате когда пожелаю. А он заглядывал бы ко мне во время многочисленных поездок по городам и монастырям.
— В этом монастыре, — сказал он, — будет намного спокойнее и безопаснее, чем в Иерусалиме, со всех сторон окруженном пустыней, и к тому же вдали от столицы империи… — Несторий немного помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил: — Возможно, я сам скоро переберусь поближе к Константинополю. Тамошний епископ болен, и мне предлагают занять епископскую кафедру после него. Ты знаешь, столичный епископат не менее значим, чем папская кафедра в Риме. Быть может, мое назначение на эту должность окажется полезным для последователей нашей веры.
— Конечно, окажется, по воле Господа, отец мой, и с его благословения.
— Все в руках Божьих… А теперь я вынужден попрощаться с тобой, Гипа. Надеюсь все же, что мы еще встретимся. Не тяни с переездом в монастырь.
Караван тронулся, и мою грудь наполнила печаль. Я пошел следом до южных ворот Иерусалима, называвшихся Сионскими. Выйдя из города, караван повернул на запад и направился вдоль морского побережья в сторону Антиохии. Когда караван скрылся из виду, мне стало как-то тревожно, грустно и одиноко. Быстрым шагом я вернулся в келью с твердым намерением перебраться в монастырь в самое ближайшее время. Две недели я был занят приготовлениями к отъезду. Учитывая опыт моих прежних походов и странствий, я решил отправиться в Алеппо с торговым караваном, полагая, что такое путешествие окажется менее затруднительным и более безопасным. Большинство караванщиков — арабские купцы. Их язык я понимал с трудом, но, признаться честно, никогда не горел желанием учить его. Единственное, что меня вдохновило бы на его изучение, это литература, но арабский язык, хоть и близок к сирийскому, не имеет письменной формы. Говорящие на этом языке не придерживаются какой-либо одной веры: среди них есть и евреи, и христиане, и язычники. В самом сердце бесплодного полуострова стоят их каменные идолы, вокруг которых они, обнаженные, водят ритуальные хороводы. Говорят, что арабы — потомки Исмаила и упоминаются в Торе, но я этому не верю. Те из них, кто приобщился к христианству, относятся к епархии этого пустынного полуострова, именуемого Аравийским. Этот народ отличает воинственность и склонность к торговле и плутовству.
Как я и надеялся, мое путешествие с караваном оказалось бестревожным. Мы миновали большой окруженный садами город Дамаск, расположенный под высокой горой, и двинулись дальше на север. Гористую местность сменила обширная равнина, протянувшаяся вплоть до самого Алеппо с разбросанными вокруг него деревнями.
Мы прибыли в Алеппо спустя две недели. Солнце уже клонилось к закату, так что рассмотреть город оказалось возможным только с наступлением следующего дня. Алеппо — замечательный город, в котором проживает много арабов, сирийцев и греков. Некоторые семьи переселились сюда очень давно, бежав из Пальмиры, разрушенной и разграбленной полтора века назад, поэтому на всем городе и его жителях — неизгладимый отпечаток чего-то арабского.
Самое удивительное в Алеппо — отсутствие городских стен. Дома разбросаны вокруг низких холмов, в центре которых возвышается один огромный холм. На его вершине сохранились руины древней цитадели с полуразрушенными воротами и по-прежнему высокими стенами. Судя по всему, в предыдущие века город обладал большим влиянием, но со временем слава его померкла, а основное население стали составлять купцы и торговцы.
Ночь я провел в странноприимном доме алеппской епархии, а ранним утром епархиальный служка вызвался проводить меня в монастырь. Увидев, сколько поклажи он навьючивает на двух ослов, я удивился. Но служка объяснил, что должен доставить кое-какую провизию в маленькие монастыри, рассыпанные вдоль дороги, ведущей из Алеппо в Антиохию. У меня с собой было много книг, из Иерусалима я их вез на верблюде, а сейчас нагрузил ими двух несчастных мулов, на которых мы и поехали.
Расстояние между Алеппо и монастырем было небольшим, не более полудня пути. Дорога проходила через зеленые засеянные поля и желтые песчаные холмы, сменяющие друг друга. Едва выехав из Алеппо, мой попутчик указал на один из холмов и сказал, что за ним находится городское кладбище. Там похоронены его мать и отец, и каждую неделю он приходит на их могилы, чтобы вспомнить времена, которые уже никогда не вернутся. Я поинтересовался, не хочет ли он посетить их сейчас, и служка, немного замявшись, ответил, что ему неудобно отнимать у меня время, но он был бы не против заехать на кладбище, потому что как только проводит меня в монастырь, сразу направится в Антиохию — навестить свою замужнюю сестру, у которой пробудет целый месяц. Мне ничего не оставалось, как свернуть к кладбищу и прождать там около получаса, пока он читал молитвы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.