Азарт простаков - [10]

И что интересно — никто, ни учёные, ни даже прокуратура, — не интересовался этим явлением дематериализации.

А у товарища генерал-лейтенанта (он так и считался товарищем, хотя по всем признакам состоял уже господином) был сынок. Очень смышлёный мальчик. Со школьных лет это за ним замечалось. Хорошо учился, особенно — в пионерском возрасте.

Пришло время — стал оболтусом. А что поделаешь — период стремительно прогрессирующего полового созревания, переходящего в гиперсексуальность.

Мамочка-генеральша период этот не то чтобы прохлопала, но стеснялась замечать — взгляды у неё были какие-то старорежимные.

Приехали родители из «бархатного» отпуска (папиного, у мамы отпуск был перманентный, потому она больше уставала к папиному отпуску), и мама в родительской, супружеской постели обнаружила вторичные признаки первичных сексуальных упражнений.

— Вадик, это ты? — вскричала мама.

Вадик пожал плечами.

— А она, девочка эта, она — девочка? — ужаснулась почему-то мама.

— Ну да! — фыркнул четырнадцатилетний Вадик. — Стану я грязным делом заниматься!

Обомлевшая мама присела на поруганную супружескую постель и ещё неделю потом ночами на ней ворочалась.

Впечатлительная мама. В отличие от сына Вадика, пошедшего в папу.

Генерал, гордо ухмыльнувшись, хлопнул сыночка по плечу:

— Смотри, чтоб не залетела!

— Это её проблема! — снова пожал плечами сынок. И в дальнейшем все житейские и личные проблемы решал так же мудро.

Потому папа со временем доверил ему реализацию смелого проекта «Танко-банко».

Вадик, студент четвёртого курса, перешёл тогда на заочное отделение Петербургского финансово-экономического института (имени Чубайса, как его в будущем наверняка назовут).

Генерал приставил к нему «дядьку» (аки к Петруше Гринёву) — отставного полковника Мухортяна, своего давнего сослуживца и консультанта.

Мухортян и стал первым заместителем молодого президента нового банка «Потёмкинский», точнее — первым вице-президентом.

Уставной капитал банка равнялся стоимости всего десяти танков (по цене металлолома). Такое было возможно в начале девяностых.

Предстояло найти приличное помещение. Банк — это вам не ларёк ширпотребовский. И операционный зал, и хранилище, и системы охраны — всё должно соответствовать нормам, определяемым Центральным банком России.

Вадик вспомнил: на улице Радищева, недалеко от консульства Испании, куда он ездил визу оформлять, выстроились здания бывших казарм Преображенского полка.

Сейчас там какая-то ВПКашная контора обретается, нищая, как постреволюционный аристократ — наверняка. И среди длинной шеренги этих казарм, распихав их, обособленно красовалось аккуратное, изящное зданьице — штаб, что ли, этого самого лейб-гвардии полка. Очень миленькое, а если сделать небольшую пластическую операцию — вообще будет прелесть.

Настропалил Мухортяна. Мухортян увидел зданьице — и сам воспламенился. Выяснил: в качестве обнищавшего аристократа выступает НИИ «Фотон». Вышел на директора. Директор оказался соображающий, деловой, гибкий, как Владимир Ильич. Очень быстро от лозунгов «Социалистическая собственность священна» и «Береги народное добро пуще зеницы ока» перешёл к более доступным: «Социалистическая собственность — не священная корова, а дойная. Более того — говядина!» и «Храни народное добро на личном счёте, лучше — на валютном».

Короче, за домик на улице Радищева директор получил, помимо разового, но весомого вознаграждения, домик на Карельском перешейке и пенсию в 1000 долларов ежемесячно. Да — также место в банке для дочки. Погодя немного, дочка обрела в банке мужа, вице-президента «Потёмкинского». Нет, зять, конечно, не Мухортян, другой, из институтских друзей Вадика. Да и дело это с дочкой уже их личное.

Не подумайте, бога ради, что директор действовал без ведома столичных властей. Но там — отдельная бухгалтерия.

Зданьице отгородили, присовокупив часть двора — стоянки для иномарок нужны, отреставрировали, оборудовали как положено — и зажили.

Но аппетит не пропал, не умерился даже. Напротив — бурно развивался. Казармы-то длиннющие! Производство же «фотоновское» непрерывно сокращалось, люди увольнялись, свободные площади расширялись и не использовались. Смотреть — сердце кровью обливалось! Бесхозяйственность!

Нет, кое-что «Фотон» в аренду сдавал, но со всякими ограничениями — то из соображений секретности, то из непонятных «высших». К примеру, арендная плата небольшая, потому что весомая, но не обозначенная часть её передавалась в конвертах непосредственно в руки… нет, в лапы руководству. Или правильнее — на лапу?

В любом случае — нехорошо это, неправильно! Ведь если бы «Фотон» подремонтировал свои помещения, арендную плату вдвое можно было бы повысить! А у «Фотона» — ни денег, ни мозгов! В смысле — хозяйственных извилин.

Институт голодает, зарплату сотрудникам не платит, за воду, электричество и прочие энергоносители тоже платить не в состоянии.

И никто ему кредит не даёт. Кроме благородного «Потёмкинского»! Условия погашения?

Ерундовые! Так сказать, мелким шрифтом писанные. Или вообще в письменном виде не упомянутые. Мы же люди благородные. И свои.

Помаленьку-потихоньку Вадик с Мухортяном прибрали к рукам «Фотон» с его новым директором и прочими матценностями. Нет, угрожающий ВПКашный профиль «Фотона» их не интересовал. А вот площади и землица — вещи перспективные, привлекательные.