Аз-Зейни Баракят - [47]

Случилось так, что примерно в 876 г. хиджры, когда шейху Рейхану было двадцать пять лет, он с одним своим приятелем узнал дорогу к дому Суннийи бинт аль-Хуббейзы. Она предложила ему девочку-крестьяночку, которую подобрала на дороге и обучила самому древнему ремеслу. Установлено, что во время их встречи, когда шейх Рейхан впервые в жизни оказался в постели с женщиной, он сказал, что должность у него очень важная и имеет отношение к эмиру Акибаге. Девушка спросила, кто такой Акибага. «Самый близкий человек к султану», — ответил Рейхан. Девица ударила себя по высокой крепкой груди и закричала: «Все пропало!» Он зажал ей рот, чтобы она не выдала тайну хозяйке дома — не то голова у нее слетит с плеч! Его секретная должность запрещает ему появляться открыто с женщинами или заходить к ним. Любая женщина любого эмира или иного важного лица ему доступна, более того, он уверен, что многие из них действительно желают его. Но он не может ответить на их страсть. Его тайная должность препятствует этому, а еще более, чем должность, — собственная совесть. Произнося эти речи, он несколько раз останавливался, грозил пальцем правой руки, предупреждая ее не выдавать то, что он говорит. Девица была напугана, поверив сказанному, тем более что он дал ей такое вознаграждение, какое она нечасто получала от уединявшихся с ней.

Каждый понедельник и четверг шейх Рейхан отправлялся в Фустат. Однажды он не застал своей девицы и отказался от услуг другой, несмотря на все ухищрения Суннийи бинт аль-Хуббейзы. Когда Рейхан пришел снова, увидел свою девицу принарядившейся в ожидании его. Освободившись от одежд и улегшись рядом с ней, он вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул: «Вот так раз!» Девица испугалась: «Что с тобой?»— «Забыл об очень важном деле, которое мне поручил эмир Минташ!» Он помолчал немного. Одно только упоминание такого имени и легкость, с которой оно произносится, приводят в трепет. «Клянусь аллахом, я оплошал с делом Минташа, — продолжал Рейхан, — а он очень расположен ко мне, представь себе, очень, и оказывает мне покровительство. Я же не проявил внимания к нему, не позаботился о его деле. Но он должен меня простить. Дел у меня не счесть, клянусь аллахом, не счесть!» Он громко выдохнул воздух изо рта и ударил кулаком по колену. Девица не знала, что сказать. В растерянности она придвинулась к нему и прижалась, говоря: «Не горюй, дорогой, не горюй!» Он снова вытянулся рядом с ней и, довольный собой, засмеялся. «Ну а Туманбай-то, нечего сказать, хорош!» Глаза у девицы расширились — он говорил об эмире Ад-Даударе словно о самом близком к нему человеке, произнося его имя без титулов и возвеличений. «Что с ним такое, дорогой?» — «Мы с ним провели целую ночь… Вот это да-а! Странная история, очень странная..» Рейхан замолк на несколько мгновений. «Не знаю, как это произошло. Как?» — продолжал он. Рейхан провел губами по соску ее левой груди — его любимая привычка. «Хозяйка, — проговорила девица, ощутив томление во всем теле, — терпит притеснения от хранителя мер и весов (в то время им был Али бен Аби-ль-Джуд). Он положил увеличить ей налог, и она хотела, чтобы шейх Рейхан поговорил с одним из своих влиятельных друзей». При этих словах Рейхан вскочил нагишом. На лбу у него выступил пот от возмущения. «Сумасшедшая, пропали наши головы! Неужели ты рассказала хозяйке хоть малую толику из того, что я говорил?» Девица задрожала и поклялась своей жизнью, семьей, милосердием отца своего (которого никогда не видела), что она только подумала об этом, ибо не знает никого из великих мира сего, кроме него. Потом она расплакалась у него на груди. В конце концов его вспышка улеглась, волнение прошло, и он сказал: «Я не против, если дело не уронит моего достоинства. Но что я смогу сказать какому-нибудь эмиру, одному из моих друзей? Сказать, что я хочу справедливости по отношению к Суннийи бинт аль-Хуббейзе? А они спросят: «Что тебе за дело до какой-то аль-Хуббейзы?» Ах, когда дело касается моих друзей — великих мира сего, нужно все взвесить…»

Шейх Рейхан пребывал в большом смущении. Всякий раз, встречая Суннийю аль-Хуббейзу, он вглядывался в ее лицо, пытаясь уловить по какому-нибудь признаку, знает ли она о том, что он говорил. Он боялся, что она неожиданно попросит через него помощи у великих мира сего или сболтнет в разговоре с постоянными посетителями что-нибудь такое, из чего будет понятно, о чем он постоянно беседует с девицей. От нее он узнал о некоторых постоянных гостях дома: чиновники диванов, эмиры при казначействе, слуги некоторых мелких эмиров тайно захаживают сюда.

Случилось, что именно тогда призвал его к себе кадий Абдель Барр. Рейхан отправился к нему, а голова у него шла кругом: может быть, сведения о его разговорах достигли Абдель Барра и он накажет его вдвойне — за посещение греховного дома и неумеренную болтовню. Рейхан стал думать, что сказать в ответ, и решил, что будет просить прощения за частые посещения этого дома, ведь возраст не служит оправданием. А что сказать по поводу его рассказов и выдумок об эмирах?

Но Абдель Барр встретил его тепло, с доброй улыбкой, чего никогда не было. Абдель Барр всегда хмур, груб и суров. Кадий сообщил Рейхану, что к нему приходил эмир Салямш аль-Джамдар — спальничий султана. Этой должности достигает человек, который пользуется величайшим доверием султана, ибо ему он подставляет спину и доверяет свою особу.