Аз-Зейни Баракят - [13]

Шрифт
Интервал

, молит о милосердии к тем, кого еще пощадили горе и гибель. Первые капли дождя он встречает без чалмы, с непокрытой головой, с протянутыми вверх руками.

Холодает. Ночная тьма достигает небес своим темным челом. Лик у зимы бесстрастен, взор холоден, нрав капризен. Вперед наклоняется шейх Аль-Бахджури — староста мраморщиков.

— Не бывало еще, о учитель, чтобы кто-нибудь, носящий чалму или без оной, каким бы ни было его положение или звание, отказался принять должность, предложенную ему. Все люди, от семинаристов до старост цехов, прослышав об этом, повторяют только одно имя: Аз-Зейни Баракят.

— А кто разносит эту новость, сын мой?

Ни у кого из присутствующих, по правде говоря, нет ответа на этот вопрос. Саид не знает, как эта весть вышла из зала аль-Бейсария в Крепости. Может быть, виной тому тамошние слуги? Может быть, кто-нибудь из мамлюков? Каждый из сидящих вокруг шейха слышал новость по-своему.

В квартале аль-Хусейния люди утверждали, что Аз-Зейни не склонял головы, не гнул выю перед султаном, не было у него ни дрожи, ни страха. Перед всеми эмирами он сказал: «Я не приму должности хранителя мер и весов — не хочу видеть несправедливость и молчать о ней».

А в аль-Джударии, в греческом квартале аль-Джувания и в аль-Батынии начисто отрицали его появление в Крепости. Говорили, что он направил султану послание. Он просил прощения за отказ принять должность потому, что кругом, дескать, порок и несправедливость, притеснение подданных, а добра и справедливости и в помине нет. Все это противно его естеству и натуре. Ответ велик, а помощи нет! Султан-де будет требовать все новых податей от правоверных, а такого Аз-Зейни Баракят бен Муса не примет никогда.

В Булаке, в общественных банях, особенно в женских, говорят, что он явился перед султаном, как самый доблестный из мужей и самый храбрый из рыцарей, толкнул султана легонько, но решительно в грудь — а такого еще не случалось никогда — и произнес: «Ты будешь мне приказывать чинить несправедливость над подданными, а я не буду подчиняться, ибо боюсь несправедливости к себе. С каким лицом я предстану перед создателем в день Страшного суда?

— По правде говоря, учитель, мы не знаем, как распространилась весть. Но подобные дела надолго не скроешь.

Глаза шейха — два ясных родника. Кто же, кроме Аз-Зейни, достоин этой должности? Только такой человек может установить справедливость среди людей. Он не лицемерит и не притворяется, открыто заявляет перед самим султаном, в присутствии важных, сильных и могущественных эмиров, что боится суда божия.

Некоторые говорят, что видели, как он вошел во дворец эмира Канибая и до сих пор не вышел от него.

Сам султан еще не принял окончательного решения.

Саид представляет себе сейчас мечеть Аль-Азхар: Омру бен аль-Одви переходит от студентов к семинаристам, направляется в ближайшие кофейни, лавки сладостей и пряников, слушает, что говорят люди, о чем толкуют.

Эх, если бы Саиду удалось приблизиться к этому Аз-Зейни! Ни разу в жизни он не видел такого человека! Все время думал, что нынешний век — не время храбрых и мужественных, что нет сейчас великодушия и добронравия. Шейх Абу-с-Сауд постоянно слышит от Саида рассказы о том, какие страсти творятся в городе. Повесят кого-нибудь или сгинет человек по несправедливости — Саид запоминает его имя. Посадят На кол крестьянина за украденный огурец, дадут женщине плетей за то, что проклинала распутного мамлюка, опозорившего ее дочь, — в тот же день Саид идет к своему учителю, говорит о жертве, вопрошает возмущенно и удрученно, как это земля терпит? Почему пропадает человек ни за грош и никто не требует расплаты? Губы его складываются в горькую улыбку, изредка он шепчет: «Смилуйся над нами, господи, в нашей горькой юдоли!»

В его глазах застыл страх перед миром. Мысленно он проходит по землям аллаха, доходит до края света, пересекает пустыню, где нет ни семени, ни племени, поднимается на горы, вершины которых упираются в небо, спускается в бедные деревни в землях сирийских, пересекает пустыни Хиджаза, Неджда, Хадрамаута и долины Йемена. Саид в жизни не видел снега. Иногда в Каире падает с неба град, но очень редко. Он постукивает, как камешки, но это не снег огромных белых равнин, где дыхание замерзает в воздухе, безмолвие вселяет страх в сердца. Пространство и время без начала и конца… Учитель говорит, когда мир не имеет конца, горизонта, предела, он неощутим. Но если, как моряк, поднявшийся на гребень волны величиною с гору, ты видишь сушу, как бы далека она ни была, каким бы призрачным виденьем ни казалась, в твоей душе собираются невиданные силы, и ты кричишь в лицо этой бесконечности и безграничности с такой верой, что твой крик достигает горы Каф[24], сотрясает землю, осушает океан:

«Аллах есть, аллах сущ…»

У шейха много сподвижников, и этот их клич звучит в разных местах. Он встречает их один раз каждый год по прибытии в священный город Мекка. Они рассказывают о пережитом, о том, что видели и что свершили во имя знамени ислама. Поминают семью пророка, невинно пролитую кровь Хусейна, память о которой не сотрут ни годы, ни века. В Каабе они оплакивают тех, кто ушел в мир, неведомый для живых.


Рекомендуем почитать
Людоедка

Гейнце писал не только исторические, но и уголовно-бытовые романы и повести («В тине адвокатуры», «Женский яд», «В царстве привидений» и пр.). К таким произведениям и относится представленный в настоящем издании роман «Людоедка».


Чтобы помнили

Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.


Мудрое море

Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.


Генерал Самсонов

Аннотация издательства: Герой Первой Мировой войны, командующий 2-ой армией А.В.Самсонов погиб в самом начале войны, после того, как его войска, совершив знаменитый прорыв в Восточную Пруссию, оказались в окружении. На основе исторических материалов воссоздана полная картина трагедии. Германия планировала нанести Франции быстрый сокрушительный удар, заставив ее капитулировать, а затем всеми силами обрушиться на Россию. Этот замысел сорвало русское командование, осуществив маневр в Восточной Пруссии. Генерал Самсонов и его армия пошли на самопожертвование.


Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)

Италия на рубеже XV–XVI веков. Эпоха Возрождения. Судьба великого флорентийского живописца, скульптора и ученого Леонардо да Винчи была не менее невероятна и загадочна, чем сами произведения и проекты, которые он завещал человечеству. В книге Дмитрия Мережковского делается попытка ответить на некоторые вопросы, связанные с личностью Леонардо. Какую власть над душой художника имела Джоконда? Почему великий Микеланджело так сильно ненавидел автора «Тайной вечери»? Правда ли, что Леонардо был еретиком и безбожником, который посредством математики и черной магии сумел проникнуть в самые сокровенные тайны природы? Целая вереница колоритных исторических персонажей появляется на страницах романа: яростный проповедник Савонарола и распутный римский папа Александр Борджа, мудрый и безжалостный политик Никколо Макиавелли и блистательный французский король Франциск I.


Дьявольский полдник

4833 год от Р. Х. С.-Петербург. Перемещение в Прошлое стало обыденным делом. Группа второкурсников направлена в Петербург 1833 года на первую практику. Троицу объединяет тайный заговор. В тот год в непрерывном течении Времени возникла дискретная пауза, в течение которой можно влиять на исторические события и судьбы людей. Она получила название «Файф-о-клок сатаны», или «Дьявольский полдник». Пьеса стала финалистом 9-го Международного конкурса современной драматургии «Время драмы, 2016, лето».