Азъ-Есмь - [36]

«Стой, стой!» - прервал кошевой, дотоле стоявший, углубивши глаза в землю, как все запорожцы, которые в важных делах никогда не отдавались первому порыву, но молчали и между тем в тишине совокупляли грозную силу негодования...

Тут уже не было волнений легкомысленного народа: волновались все характеры тяжелые и крепкие, которые не скоро накалялись, но, накалившись, упорно и долго хранили в себе внутренний жар...»

В то время как Гоголь, опираясь на исторические представления народа, усматривал в братстве украинцев и русских единственное условие сохранения казачьей самобытности и воспевал его, официально-охранительная литература исповедовала принцип расчленения, раскола. Ф. Булгарин, например, в романе «Мазепа» развернул псевдоисторический тезис о «вековечной неурядице», будто бы присущей взаимоотношениям русского и украинского народов, и, искажая истину, показал предательство Мазепы как акт народного волеизъявления: «Когда Орлик и несколько приверженцев возгласили «ура» гетману, все войско повторило сей возглас, и когда Мазепа поворотил коня на дорогу к горкам и, воскликнув: «За мной, братцы!» - устремился вскачь к польской границе, - все поскакали за ним» (22).

С антинародными «казачьими сюжетами», подобными булгаринским, выступил и Н. Кукольник, увидевший в «предковых заветах» запорожцев и их патриотических устремлениях сплошное «разбойничье лихоимство» да самостийный «грабительский разгул». «Тогда на просторе, - читаем в романе «Вольный гетман пан Савва» - свободно и безнаказанно разыгрывалось казацкое молодечество. Свои не хуже татар грабили... уводили в плен красавиц; казак с верховий Буга с товарищами гостил (т.е. разбойничал. - В.К.) на берегах чистого Пела, а у него в то же время в гостях пировали степные наездники по-своему. И теперь в Малороссии тяжба в моде, но только на бумаге, а тогда та же вечная тяжба, только на шабельках» (23).

Консервативно-умозрительных представлений о казаках как обособленных «бродягах-добытчиках», все идеалы которых - «в чарке горелки», последовательно придерживался и М. Загоскин. Устами Алексея Бурнаша, одного из персонажей романа «Юрий Милославский», автор так характеризовал запорожцев, живших по принципу «где бы ни воевать, лишь бы воевать»: «Эх, боярин! Захотел ты совести в этих чертях запорожцах; они навряд и бога-то знали, окаянные! Станет запорожский казак помнить добро! Да он, прости господи, родного отца продаст за чарку горелки» (24).

Гоголевская идея русско-украинского единства и русско-украинского народного характера выросла из народного эпоса, противостоявшего этим произвольно-охранительным комбинациям (в сознании запорожцев украинцы всегда были родными братьями русских, и казаки перед лицом иноземцев всегда гордо именовали себя русскими), из реальной общности исторических судеб двух братских народов, связанных органичными духовными запросами. «Нет уз святее товарищества! - говорит Тарас Бульба накануне битвы под Дубно, склоняя голову перед братством как «необыкновенным явлением русской силы». - Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей».

Пафос этой «ясновидящей» речи Тараса, несомненно, «вырос» из исторического обращения Богдана Хмельницкого к казакам, приведенного Г. Конисским в «Истории руссов», которую Гоголь признавал единственным «живым голосом умирающей старины». «Я и окружающее меня товарищество», - говорил там Хмельницкий, - есть единокровная и единоверная наша братия; интересы и пользы наши одни суть с пользами и нуждами нашими. Мы подняли оружие не для корысти какой или пустого тщеславия, а единственно на оборону отечества нашего, жизни нашей и жизни чад наших, а равно и ваших» (25).

Историческая достоверность и реалистическая обоснованность образа Тараса Бульбы, выразившиеся в полном слиянии личности героя и народа, сразу же выдвинули гоголевский характер на уровень истинно народных созданий. Говоря о Запорожской Сечи как «источнике героической народной жизни», Белинский отметил, что герой эпопеи Гоголя Тарас Бульба «является представителем этой жизни, идеи этого народа, апофеозом этого широкого размета народной души». Особенно высоко критик оценил беззаветный патриотизм Бульбы, его кровную причастность к народным помыслам, к уму и сердцу народному: «Он любил свою родную Украйну и ничего не знал выше и прекраснее удалого казачества, потому что чувствовал то и другое в каждой капле крови своей...»

Народную удаль, отвагу, верность товариществу продемонстрировал в повести и Остап, повторивший отца, Тараса Бульбу, в главном. Своеобразие характеров, подобных Остапу, по Гоголю, состояло в том, что раскрывались они, как правило, в деле, где были нужные целостные человеческие качества; в поседневно-обычных же условиях они как бы уходили в себя, уступали «сцену» тем вездесущим натурам, которые Тарас называл «мышиными».

В трагической судьбе Андрия, душа которого не только кипела «жаждою подвига», но и «была доступна другим чувствам», Гоголь запечатлел нечто вездесущее, приноравливающееся, ненародное. Пробравшись с мешками хлеба в осажденный казаками город и оказавшись перед прекрасными очами панночки, Андрий вдруг «вознегодовал на свою казацкую натуру». «Вижу, что ты иное творение бога, нежели все мы», - «приобщился» он к панночке, преклонившись не столько перед ее «испепеляющей» красотой, сколько перед чужеземным обликом ее, не содержащим ничего «казачьего». В этом страшном человеческом самоуничижении проявилась сущность отщепенства Андрия, образ которого выступил продолжением выведенных Пушкиным самонадеянно-неустойчивых авантюристов, находивших отраду в приобщении к чужеземному. Порабощенный «инфернальной» красотой, Андрий отрекся от народа своего и родины, от отца и товарищей, предпочтя, если можно так выразиться, эстетическое, «внешнее», духовно-нравственное, корневому. «А что мне отец, товарищи и отчизна!..- припал он к ногам панночки, завороженный ее ослепительной утонченностью, отгораживавшей его от «грубого» казацкого мира. - Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего...»