Аз есмь царь. История самозванства в России - [93]

От физического тела монарха к политическому телу республики. Теперь перейдем к третьему, еще не разъясненному нами различию между образами Антихриста при Петре Великом и в эпоху коллективизации. В первом случае («Петр – Антихрист») с Антихристом отождествлялся сам царь. Эта аналогия несла в себе возможность, многократно реализованную за три столетия постоянных «явлений» самозваных «истинных царей». Во втором случае («Советская власть не от Бога, а от Антихриста») речь шла уже о власти, ее легитимности и критериях последней, что было чревато не столько выходом на сцену толпы самозванцев, которые стали бы эту власть оспаривать, сколько попытками добиться политического представительства. В данном случае мы видим конфликт, знакомый любому историку нового и новейшего времени, который выявляет иной уровень истинности высказываний 1929–1930 годов об уравнивании советской власти с властью Антихриста. Невзирая на сужение политического поля, на террор, на религиозность, на всеобщее вынужденное молчание, невзирая на настрой советского руководства, СССР, по подлинной и неослабной воле своих народов, оставался в лоне политического модерна, как бы ни был непрочен его фундамент. И когда молчание было наконец нарушено, заветное слово, столь много говорящее русскому сердцу, слово, заставлявшее плясать русскую историю под свою дудку, вернулось из небытия, чтобы занять свое место в системе понятий политического модерна; вернулось не иначе как во время дебатов 1990 года о кандидатах на пост президента СССР, страны, которая находилась на грани краха. «Были у нас президенты-самозванцы, – прозвучало в зале, – которые приходили незаметно. Один ушел тираном, второй ушел под насмешки, третий – с позором. Это Сталин, Хрущев и Брежнев».

Вилен Мартиросян, произнесший эти фразы, наверное, не думал, что через два десятка лет его список пополнится президентом, который якобы «послан России судьбой и Господом» и запрос на которого служит симптомом некоей неосознанной тяги к прошлому.

КОГДА ЗАКЛЮЧЕНИЕ НЕ ЗАКРЫВАЕТ ТЕМУ

В 1970 году молодой аргентинский студент спросил опального историка Михаил Гефтера: «Скажите, а отклонение от первоначального социалистического проекта начался с приходом к власти Сталина? – Дорогой, – ответил Михаил Яковлевич, – русская история слишком сложна, чтобы задавать ей простые вопросы. – Тогда с чего же начать? – Ну… по крайне мере с XVI века».

Как легко догадаться, тем студентом был я. И спустя полвека, став французско-аргентинским историком, я все еще стараюсь руководствоваться ответами Михаила Яковлевича. А в нашем повествовании пора поставить точку. Вначале мы реконструировали ряд практик управления и сопротивления; мы отбросили современные стереотипы, чтобы понять, каким образом народ разорвал связь с господствующим порядком и нащупывал путь к радикальным изменениям; мы также очертили границы, за которые этот протест не выходил, границы, навязанные практикой культурного и физического угнетения. Мы воссоздали многогранную политическую культуру, имевшую различные значения, но объединенную ее участниками в XV–XIX веках под словом «самозванство». Затем мы вернулись к этому слову в тот самый момент, когда в ХХ веке оно превратилось в современное политическое понятие. Но по мере того как мы следовали за словом и понятием во всех их взаимосвязях, перед нами проявилась политическая история России, не предвиденная в начале моего исследования и неожиданная по своему содержанию.

Читатель, дошедший до этого места в нашей книге, может с полным правом спросить, почему мы решили завершить книгу распадом Советского Союза. Действительно, и новой истории России термин «самозванец» употребляется как в архаическом смысле – например, коммунистической прессой (не могу отказать себе в удовольствии процитировать отрывок из стихотворения «Лжедмитрий», напечатанного в «Правде» от 8 мая 1993 года: «Не скользи в Кремле по кабинету, / В иностранных туфлях президент! / Ты такой размашистый и милый, / В рыночных кружениях перил / Проиграл ты братские могилы / И Победу нашу раздарил») и Православной церковью, – так и в смысле современном (некоторыми публицистами). На Ютубе есть несколько видеороликов, где доказывается, что нынешний президент России – самозванец, в то время как настоящий давно почил в бозе. Однако я ощущаю недостаток временной дистанции, которая позволила бы вынести взвешенное суждение о тех почти трех десятках лет, что прошли с момента распада Союза. И хотя к любым параллелям необходимо подходить с известной осторожностью, можно попробовать заглянуть в будущее, оглядываясь на прошлое, на факты, изложенные в нашем исследовании. Если в начале книги читателя могло удивить заявление бывшего вице-премьера В. Суркова о своем патроне, сделанное, вероятно, с ведома последнего («Я считаю Путина человеком, который был послан России судьбой и Господом в трудный для нее час»), теперь мы бы восприняли его слова без всякого удивления, вспомнив «легенды» о «царях-спасителях». Таким же посланником неба был и «государь Нечай», придуманный разинцами в XVII веке, и Александр II, который, за неимением вице-премьера, выбрал Бисмарка, чтобы через него поведать граду и миру о своих «скромных» притязаниях на место пусть не спасителя России, но «Божьего помазанника на земле».