Айвазовский - [92]

…На другой день Махохян уехал. Уже давно остались позади крымские и украинские степи, мелькали заснеженные лесные поляны, а он все думал об удивительных днях, прожитых с большим мастером, и о его напутственных словах.

— Я вижу, — говорил ему учитель, — что мои картины произвели на вас сильное впечатление. Предостерегаю вас от подражания, которое вредит самостоятельному развитию художника. Можете перенимать технику того или другого живописца, но всего остального вы должны достигать изучением природы и подражанием ей самой. Старайтесь быть реальным до последней степени…

Свадьба на Украине

Поездки на Украину всегда волновали Ивана Константиновича. Вот и теперь, увидев из вагона первые пирамидальные тополя, первые белые хатки-мазанки среди вишневых садов, он опустил раму и уже не закрывал окно. В Петербурге даже сквозь шубу пробирал сырой, пронизывающий холод, а здесь апрельский ветер наполнял купе приятной прохладой и запахом распускающихся тополиных почек. Айвазовский высунулся в окно, подставил теплому ветру уже совсем седую голову.

Как быстро идет поезд! Теперь, в 1891 году, легко и удобно совершать переезды из Крыма в Петербург. А в годы его молодости этот путь на перекладных был долгим и утомительным. Впрочем, его не тяготило время, проведенное в почтовом дилижансе. Чего только не увидишь в дальней дороге, каких только зарисовок не сделаешь в дорожном альбоме!.. Хорошо, что радость, охватывавшая тогда при виде безбрежной степной шири, осталась все та же, не потускнела с годами… Степные ковыльные просторы всегда напоминали простор родного моря. И, как вестники Крыма, тянулись в те давние годы чумацкие обозы по широким украинским степным трактам. За окном уже настоящая степная Украина. В стороне отара овец испуганно смотрит на мчащийся поезд. Пастух-подросток и лохматая собака стоят на кургане неподвижно, как изваяния… Эти отары всегда напоминали ему степные равнины Крыма возле родной Феодосии, где бродят такие же овечьи стада. Однажды вблизи его имения Шейх-Мамай отара овец, испугавшись налетевшей внезапно бури, устремилась прямо в море. Страшное это было зрелище!.. Он тогда написал картину «Овцы, загнанные бурей в море»: обезумевшие от ужаса животные бросаются с крутого обрыва к морю; тщетно пытаются преградить им путь чабан и его сторожевая собака — овцы неудержимым потоком катятся с обрыва, чтобы погибнуть в кипящих волнах… Любит он этих пугливых обитателей украинских и крымских степей. Без них кажется ему степной пейзаж незаконченным. Столько раз писал он их, то сбившихся в кучу, истомленных жарой степного жгучего полдня, то идущих, как поток, вечером по мглистой, освещенной косыми закатными лучами степи… Привет вам, первые степные вестники!..

И вам привет, украинские хлопотливые ветряки! За окном вагона то и дело взлетают кверху их крылья. Сколько ветряков в этом хлебном краю!.. Если смотреть на них издали, то движения их крыльев в степном мареве напоминают трепет далекого паруса в туманной морской дали…

В молодости он часто прерывал свое путешествие, оставляя вещи на почтовой станции, а сам с альбомом, этюдником и ящиком для красок шел пешком по степи до какого-нибудь пленившего его тихого городка или хутора и оставался там на несколько дней…

С детских лет, еще с той поры, когда часами слушал пение слепцов-бандуристов на базаре в Феодосии, полюбил он Украину. Дружба с Вилей Штернбергом, влюбленным в Украину, близость с Гоголем, так дивно изобразившим ее, укрепили его любовь. Еще юношей он обратился к изображению украинской степи то в сиянии жаркого дня, то в тихий вечерний час, украинских нив, покрытых золотом пшеничных колосьев. Всех, любящих Украину, покорила его картина «Камыши на Днепре близ местечка Алешки», которую он выставил на академической выставке 1858 года. Она ясно возникает в его памяти: вечер, предзакатный час поджег небо; золотистая вечерняя дымка окутала камыши и большую парусную лодку среди камышей; ее коричневый силуэт вырисовывается на пламенеющем небе…

С той поры он не перестает изображать Украину. Вот проходят перед ним его украинские пейзажи. Медленно тащат волы тяжело груженные мажары. Солнце собирается на покой. Ветряки широко раскинули крылья. На одной из мажар стоит девушка и, заслонясь рукой от солнца, смотрит туда, где далеко-далеко чуть виднеется море… А на картине «Мельница на берегу реки» — крутой косогор, и на нем ветряк. Медленно поднимаются в гору две арбы, запряженные волами. Солнце ярко отражается в широкой реке, заливает праздничным светом далекие берега. Вдали все в садах большое село… Радость и покой ясного летнего дня…

Потухли краски заката, уже луна смотрит в окно вагона. Двадцать лет назад он написал лунную ночь на Украине: в саду прячется хата под соломенной крышей. На высоком светлом небе царственно плывет волшебница луна, только что показавшаяся из гряды облаков. Чумацкий обоз тянется по тракту. Усталые волы вошли в воду поросшей камышом речушки. Мягкий лунный свет заливает тополя, степь, неясные в ночной мгле хутора и мельницу…

На другое утро Айвазовский вышел из вагона на небольшом полустанке. Поезд стоял, ожидая запаздывающий встречный. Мимо с песнями шла веселая гурьба разряженных девушек в лентах и монистах. Парубок в лихо заломленной шапке подыгрывал на скрипке.