Айвазовский - [102]
— Хорошо, что увиделись, Иван Константинович! Может, выйдем? Что-то, это, не хочется говорить в толчее… Погода сегодня мягкая, пройдемся немного…
Айвазовский молчал, ожидая, что скажет Куинджи, а тот, по обыкновению, с трудом подыскивал слова.
— Ну, что ж, это, попросту скажу, большая удача… Самыми простыми изобразительными средствами передали вы всю суровую музыку прибоя… Главное, по-моему, в картине это внутреннее — мысль, художественное содержание. Своим ученикам твержу, чтобы композиция и техника подчинились внутреннему… А у самого иногда, это… Вот у вас замечательно это всегда получалось — подчинение внутреннему… А краски!.. Красками меня поразили. Серо, а какая выразительность!..
Куинджи умолк и распахнул воротник длинной с капюшоном шубы. Его бросило в пот от стольких слов, произнесенных залпом.
— Я рад… Вы ведь правдивый человек, Архип Иванович, не комплиментщик, говорите то, что думаете…
— Да, уж такой уродился… Били за это и бьют… Знаю я, как вы свои голубые марины любили, и я их любил, а только вот эти, в серой гамме, лучше.
— Я задумал целый цикл «серебристых марин».
— А что, если я вас, Иван Константинович, попрошу об одном одолжении: прийдите в мою мастерскую при Академии, покажите моим ученикам, как, это, надо море писать.
— Охотно. Завтра же, часов в десять…
…Куинджи явился в мастерскую возбужденный.
— Побывал я, это, сегодня на выставке Айвазовского…
— Ну и как, Архип Иванович? Расскажите! А то мы с подготовкой к конкурсу заработались, нигде не бываем…
— Конкурс, конечно, дело важное. Но на его выставку все идите! В обязанность вменяю как ваш профессор. А сейчас, это, мастерскую уберем почище, холст приготовим для Айвазовского, палитру, краски к завтрему…
— Как?!
— А так, завтра Айвазовский при вас будет марину писать!
На другой день все собрались в мастерской чуть свет. Каждый работал у своего мольберта. Некоторые поставили на мольберт законченные картины или эскизы, которые были одобрены Куинджи. Наконец в сопровождении Архипа Ивановича вошел Айвазовский. Те, кто видел его летом, не нашли в нем никаких перемен: та же осанка и внешность сенатора, тот же живой, проницательный, ясный взгляд мудрого человека. Айвазовский поздоровался и с приветливой улыбкой стал ходить от мольберта к мольберту.
— Прекрасно! — остановился он возле эскиза Александра Борисова. — Чувствуется, что вы увлечены царством вечных льдов. Кажется, вы летом не были у меня?
— Нет, Иван Константинович. Я северянин, и, пока мои товарищи писали этюды в Крыму, я работал за Полярным кругом на Новой Земле. Люблю свои суровые края…
— Хорошо! — похвалил Айвазовский пейзаж с березами Рылова. — Слышу, как шумят ваши белоствольные красавицы…
Перед эскизом Кости Богаевского Иван Константинович задержался, задумчиво глядя на дикую неведомую страну… Жуткое величие мертвой пустыни. Знойное солнце заливает заброшенный город. Вдали на скалах мрачно рисуются развалины крепостных генуэзских стен. Полное безлюдье, зловещее молчание…
— Талантливо, Костя, но очень далеко от жизни. Никогда окрестности Феодосии не были так мрачны и безжизненны… А талант большой…
— То-то и оно! Таланту мюнхенский модерн мешает!.. Это декадентство окаянное Костю портит, — заворчал Куинджи.
Богаевский потупился, огорченный.
— А это кто же у вас сказки рассказывает? — Айвазовский остановился у эскиза Николая Рериха, изображавшего Ивана-царевича, наехавшего на убогую избушку. — Хороший сказочник, сразу видно, что любит и чувствует русскую старину. Техника смелая, и живописное дарование имеет. Да где же художник?
— Вот он, — Куинджи указал на стоявшего в стороне юношу с серьезным, несколько замкнутым лицом. Юноша поклонился почтительно, но с достоинством.
— Он у нас трудолюбив очень. И в Академии и в университете учится, археологией увлекается, — ласково глядя на ученика, стал объяснять Архип Иванович. — Верно вы сказали, Иван Константинович, что влюблен Николай в старину русскую, но, это, извольте заметить, воссоздает-то он ее как? Безо всякой, это, театральнобутафорской стилизации, от которой тошно подчас становится. Курганы разрывает, памятники древней письменности изучает и на такой солидной основе дает образы Древней Руси.
— Дай бог и дальше так! — Айвазовский еще раз внимательно взглянул на Рериха и направился к приготовленному для него холсту. Рядом с мольбертом на табурете лежала большая палитра с кистями и стоял ящик с красками.
— Иван Константинович, — говорил, идя за ним, Куинджи, — покажите им, как надо море писать…
Айвазовский отобрал необходимые ему четыре краски, осмотрел кисти и начал писать морской шторм. Молодые художники с изумлением смотрели как он играет кистью, словно виртуоз смычком. Куинджи попросил его изобразить корабль среди бушующих волн. И корабль моментально появился. Полная оснастка была ему дана несколькими почти неуловимыми движениями кисти. Не так давно был чистый холст, а теперь на нем свирепствует шторм. Вот уже и подпись поставлена. Картина готова.
— Один час пятьдесят пять минут! — воскликнул Куинджи. — Видели? А каким упорным трудом достигнута такая блестящая техника, — вам понятно?..
Вагнер Лев Арнольдович, Григорович Надежда Семеновна. Повесть о художнике Айвазовском.Знаменитый русский художник Иван Константинович Айвазовский создал около 6000 картин и почти все они — о море.Многие произведения художника обрели мировую известность и наряду с картинами русских художников-классиков Брюллова, Репина, Сурикова, Левитана и других составляют славу и гордость русской живописи XIX века.Книга «Повесть о художнике Айвазовском» рассказывает о жизни и творчестве этого замечательного русского живописца-мариниста, о том, как он создавал свои марины, обогатившие сокровищницу русской культуры.
В этой книжке — три короткие повести о выдающихся произведениях русской живописи: «Последний день Помпеи», «Явление Христа народу» и «Захарка».Со страниц книжки встают образы великих русских художников Карла Брюллова, Александра Иванова, Алексея Венецианова.По-разному сложилась их судьба…Повести воспроизводят историю, быт, культуру того времени, они дают представление об основных путях развития русского искусства первой трети XIX века.
В этой книге рассказано о некоторых первых агентах «Искры», их жизни и деятельности до той поры, пока газетой руководил В. И. Ленин. После выхода № 52 «Искра» перестала быть ленинской, ею завладели меньшевики. Твердые искровцы-ленинцы сложили с себя полномочия агентов. Им стало не по пути с оппортунистической газетой. Они остались верными до конца идеям ленинской «Искры».
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Писатель Анри Перрюшо, известный своими монографиями о жизни и творчестве французских художников-импрессионистов, удачно сочетает в своих романах беллетристическую живость повествования с достоверностью фактов, пытаясь понять особенности творчества живописцев и эпохи. В своей монографии о знаменитом художнике Поле Сезанне автор детально проследил творческий путь художника, процесс его профессионального формирования. В книге использованы уникальные документы, воспоминания современников, письма.
Книга посвящена одному из популярных художников-передвижников — Н. А. Ярошенко, автору широко известной картины «Всюду жизнь». Особое место уделяется «кружку» Ярошенко, сыгравшему значительную роль среди прогрессивной творческой интеллигенции 70–80-х годов прошлого века.
Книга посвящена замечательному живописцу первой половины XIX в. Первым из русских художников Венецианов сделал героем своих произведений народ. Им создана новая педагогическая система обучения живописи. Судьба Венецианова прослежена на широком фоне общественной и литературно-художественной жизни России того времени.
