Айсолтан из страны белого золота - [14]
Не везет сегодня Потды, никак не удается ему развернуться. Чары прерывает его речь:
— Ну, ты, самозванный распорядитель, первое слово предоставь мне.
— Слыхали? Он же секретарь, попробуй, не предоставь ему слова! Говори!
Чары придвигает к себе пиалу с вином.
— Мы пришли сюда прямо после заседания правления колхоза совместно с партбюро…
Этого уж Потды никак не может выдержать; он хватается за голову:
— Ай, ай, ай, эту новость я сам хотел сообщить, да по дороге они на меня такого страху нагнали…
Чары спокойный, серьезный человек, но Потды кого хочешь выведет из себя. Чары стучит пиалой о бутылку и говорит сердито:
— Потды, обуздаешь ты свой язык или нет! Ты ведь мне предоставил слово, — ну, так сиди и молчи.
— Сижу и молчу.
Чары хочет продолжать, но его снова перебивают, на этот раз Айсолтан.
— Если было такое заседание, то почему меня не известили? — спрашивает она с досадой, и даже брови вздрагивают у нее от негодования.
— Подожди, Айсолтан, этому есть причина. Да… Так вот, на совместном заседании обсуждался один вопрос…
— Какой вопрос? — нетерпеливо спрашивает Айсолтан.
Чары молчит, ставит пиалу на стол.
Упустить такой момент не в характере Потды. Он хватает свою пиалу, кричит:
— Ой, якши! Остальное доскажу я!
Но Бегенч стучит вилкой по столу и грозит Потды кулаком.
— Да что вы душу-то тянете из людей? — восклицает Потды. — Ему дали слово, а он молчит, я хочу сказать, а мне кулак показывают, грозят. Давайте тогда пить безо всяких слов.
Айсолтан, как видно, даже забыла, что она в гостях, а не на собрании. Она встает, говорит деловито:
— Потды, помолчи, дай отдохнуть своему языку. Ну, Чары, ты не обижайся, говори дальше.
— Только уж, пожалуйста, больше не перебивать. — Чары поднимает пиалу. — На собрании обсуждался сегодня вопрос о том, кого послать делегатом в Москву на Всесоюзную конференцию сторонников мира…
Потды снова хватается за пиалу, кричит:
— И мы…
Но Бегенч опять грозит ему кулаком.
— И мы все единогласно выдвинули делегатом от нашего колхоза Айсолтан Рахманову, — заканчивает Чары.
Айсолтан смотрит на Чары, широко раскрыв глаза, изумленно надломив брови. Потом ее ресницы опускаются, она склоняет голову. Горячий румянец радости и смущения заливает ее лицо. Бегенч взволнованно смотрит на Айсолтан. Нурсолтан и Джерен одновременно взглядывают друг на друга, и, как видно, каждая из них без слов читает мысли другой.
Чары встает:
— Так выпьем, друзья, за здоровье Айсолтан!
Четвертая глава
Пробудившись внезапно, словно его окликнули, он встает и, набросив на плечи халат, выходит во двор. Багровое, круглое, точно разрезанный пополам арбуз, солнце проглядывает сквозь ветви деревьев. Небо прозрачно и чисто, как светлоголубое стекло. Ночной свежий ветер стих, и листья на деревьях застыли, словно нарисованные. Аромат свежей листвы, плодов и сочных, спелых дынь пьянит Бегенча. Сжав кулаки, широко раскинув руки, он потягивается, зевает, обводит глазами двор. Крупные черные и белые куры в углу, за проволочной решеткой, клюют ячмень, жадно разгребая, разбрасывая его в разные стороны; четыре жирных, откормленных барана, покачивая круглыми курдюками, грызут дынные корки. Корки звонко хрустят у них на зубах — "хьюрт-хьюрт"; пегая корова сердито мотает головой, стараясь освободиться от веревки; ее тяжелое бледно-розовое вымя едва умещается между ляжками. Огромный лохматый пес приветливо машет куцым хвостом, выражая этим хозяину свою собачью ласку; далеко выставив вперед передние лапы, он вытягивается, пригибаясь грудью к земле, словно кланяется Бегенчу в ноги. Раздается крик чабана:
— У кого коро-о-овы! Выгоняйте коро-о-ов, выгоняйте коро-о-ов!
Село просыпается.
Улицы понемногу наполняются движением и звуками. Громыхая, прокатила арба, где-то вдалеке зафыркал мотор, заржали кони, прогудела и умолкла машина, и на смену ей зазвучал трубный крик осла. И снова, размахивая хвостами, стуча копытами, через поселок идут коровы — той же дорогой, которой они возвращаются вечером. Колхозники с мешками за спиной, с кетменями или серпами в руках преходят по улице, направляясь в поле.
Башлык[5], тучный человек лет сорока, в серой мерлушковой шапке, сером кителе, синих галифе и парусиновых сапогах, уже выехал на своем породистом скакуне. Откинувшись назад в седле, он осаживает коня и, полуоборотясь, кричит что-то хриплым басом, напрягая красную, мясистую шею, и машет кому-то рукой. Его густые, лихо закрученные усы воинственно топорщатся. Башлык осадил коня неподалеку от дома Бегенча, и тот слышит, как он говорит приближающемуся к нему пожилому колхознику, одетому нарядно, как юноша, несмотря на свои семьдесят лет, и даже подпоясанному старинным пуховым кушаком:
— …Ты ему скажи: пусть к одиннадцати часам приедет на участок третьей бригады. Да пусть едет не на "Победе", а на "газике", и возьмет побольше горючего про запас и пусть прихватит двустволку и патронташ.
Башлык трогает коня и, увидав Бегенча, еще издали кричит ему:
