Айболит в законе - [50]

— Олег? Жду. Я дома, — и положил её, не обращая внимания на радостные вопли друга.

Потом набрал в ванну горячей воды и нырнул туда, смывая с себя запёкшуюся кровь, грязь и боль. Кожу на ссадинах защипало, и я блаженно поморщился, чувствуя, как тепло расслабляет мышцы. Появилось желание закрыть глаза и разом забыть о всех своих бедах. Я почти сделал это, когда в прихожей зазвенел звонок. Чёрт, ругнулся я, это не Горенец, а метеор какой-то. Помыться толком не даст. Намотав на бёдра полотенце, я пошлепал открывать, оставляя на полу мокрые следы и отфыркиваясь.

— Заходи, — не глядя, сказал я, щёлкнув замками.

— Саша, слава богу, ты жив!

Наташин голос заставил меня, уже почти вернувшегося в ванную, замереть на полпути и медленно обернуться.

— Наташа? Вот так сюрприз… Извини, не ждал. — Я вспомнил, в каком наряде отправился встречать гостей и очень вовремя подхватил сползающее полотенце. — Жив, как видишь. Хотя, кроме меня самого, этот факт уже давно никого не радует.

— Прекрати!

Она подошла вплотную и вдруг прижалась щекой к моей груди. Чёрт, она ведь плачет, растерянно понял я, чувствуя, как по коже покатилась тёплая капля.

— Наташ, ты чего? — забормотал я, теряясь, как всегда в таких случаях. — Если ты плачешь из-за того, что я выгнал из банка твоего жениха, то зря. Одно твоё слово, и я верну его обратно, прах с ним. Наташа! Ну скажи, наконец, в чём дело?

— Глупенький. — Она подняла глаза и улыбнулась сквозь слёзы, повисшие на длинных ресницах. — При чём здесь он? Саша, ты, наверное, ненавидишь меня за то, что я заставила тебя помочь отцу, да? Ты ведь из-за меня взялся за это?

Я промямлил что-то, удивляясь про себя женской самонадеянности. Если честно, то для меня имела значение только просьба Олега, ему я отказать был не вправе. А Наташкины слова, произнесённые тогда в палате… Обидно, конечно, но не настолько, чтобы я, очертя голову, бросился доказывать, какой я хороший на самом деле. Хотя, как знать, как знать…

Не берусь утверждать, что Наташа для меня ничего не значит. Просто я не хочу себе в этом признаваться, вот и всё. Когда она назвала меня трусом, то была абсолютно права.

— Ты знаешь, — продолжила Наташа, — я ведь думала, что и тебя, как Мишаню… Потому и обрадовалась так, что ты жив. — Она снова уткнулась мне в грудь, шмыгнув носом.

— Да, досталось нам сегодня… Ничего, переживем. А куда запропастился этот ленивый медведь?

— Он не ленивый, Саша, и не запропастился… Его расстреляли, — Наташа вцепилась в меня и заплакала, уже не сдерживаясь. Так плачут маленькие дети, отчаянно прижимая к себе любимую плюшевую игрушку.

— То есть как, — забормотал я, чувствуя в голове звенящую пустоту. — То есть как?!

— Когда ты так и не приехал к Олегу днём, он, естественно, начал тебя разыскивать. Но твой мобильник молчал, Мишанин тоже, а где вы можете быть — никто не знал. Черников рассказал, что ты собирался с кем-то встретиться, но с кем, зачем, он не знал. Я думала, с ума сойду, — она подняла на меня глаза, — когда позвонил Олег и сказал, что во двор агентства кто-то привёз и бросил тело Мишани. Его сначала избили, а потом, — она прерывисто вздохнула, собираясь с силами, — потом расстреляли. А про тебя Олег сказал, что, скорее всего, только похитили, иначе во дворе лежало бы два тела.

— Уф-ф, — выдохнул я, с трудом ворочая враз занемевшей шеей. Мишаня, Мишаня… Жаль парня, пропал не за понюшку табаку. Да и привык я к нему, честно говоря. Мне приходилось видеть, как гибнут свои, но это было там, на войне. А здесь, в родном городе, происходящее вокруг было для меня чем-то вроде игры, и если кого-нибудь убивали или ранили, то я, по крайней мере, не знал этих людей так, как узнал Мишаню; я не летал с ними в поднебесье и не отстреливался от киллеров. Всегда тяжело терять тех, кто оставил след в памяти. Я погладил замершую Наташу по волосам:

— Не плачь. Жизнь сложная штука, всем нам отпущен свой век. Изменить здесь ничего нельзя, можно только смириться. Мишаня знал, какое выбрал для себя ремесло, так же, как и знал, чем всё может окончиться. Так что успокойся, родная. Это жесткие мужские игры, и финал у них всегда печальный, таковы условия.

Про то, что Мишане, нравилось играть в эти игры, я умолчал. Объяснить ей, что адреналин в крови сродни наркотику и чувство победы ни с чем даже сравнить, было невозможно. Да и не нужно. Звонок в дверь отвлек меня от грустных размышлений .

— Вот и Горенец, — сказал я. — Входи, Олег, открыто.

Он ввалился в прихожую, недовольно оглядел нас и заворчал:

— Нашли время обжиматься. Саня, я говорил тебе насчёт нормальной охраны?!

— Говорил, — признал я.

— Ну, и чего ты добился своей бравадой?! Грохнули пацана, как воды попили. — Он возбуждённо прошёлся по комнате. — Ты-то как?

— Можно подумать, — разозлился я, — что будь охраны больше, нас не остановили бы на дороге.

— Извини. — Он потёр ладонями лицо, оставляя на нём алые полосы. — Это я так, со зла. Рассказывай, как дело было.

— Нас остановили на посту ГИБДД, — я разжал объятья, выпуская Наташу. — Мишаня вылез из машины, и на него тут же навалился ОМОН. Откуда они там взялись, понятия не имею. Мне тоже слегка досталось. Потом меня повезли в ментовскую, а что было с Мишаней, я и не знал. Думал, его отметелили, да и кинули в камеру. Хотя, — я вспомнил, как хрустели кости моего телохранителя, — били его насмерть. Видимо, уже тогда знали, что он всё равно не жилец. И казнили его, получается, чтобы напугать нас. Меня в первую очередь, — уточнил я, морщась от попавшего в глаз сигаретного дыма. — Ладно, Артём, разочтёмся.