Ай-ай и я - [6]

Примерно тогда же настал черед проникать на остров миссионерам. Сменялись короли и королевы с именами длинными, как хвосты комет, а миссионеры, видно, впустую тратили время, пока в 1869 году королева Ранавалона II наконец не приняла крещение. В 1895 году французы установили на острове свой протекторат и ввели (помимо всего прочего) рукопожатие, поцелуи в обе щеки и пустопорожнюю болтовню. Год спустя Мадагаскар стал французской колонией, и — вот он, типичный знак благодарности колонизаторов! — королева Ранавалона III была выслана в Алжир, где вскоре и скончалась. Монархия прекратила свое существование, но останки королевы были возвращены на Мадагаскар в 1938 году.

В 1960 году остров добился полной независимости. Хотя в 1970-х годах правительство занимало антизападную позицию, позже оно явило значительно более лояльное отношение к капиталистическим странам, чем к странам с марксистско-ленинским режимом.

Столица Антананариву предстала пред нами в лучшем свете. Симпатичные аккуратные домики из красного кирпича с деревянными балкончиками соседствовали здесь плечом к плечу с современными деловыми кварталами, на фоне которых особенно нелепо выглядели изрытые выбоинами улицы. Большое озеро Аноси, что в центре столицы, казалось высеченным из куска черного камня, а лепестки с высаженных по его берегу сотен деревьев джакаранда устилали мостовую голубым ковром, по которому суматошно двигались машины. И машины и люди, спешившие вдоль кромки озера, оказывались усыпанными голубыми лепестками. Видневшиеся на расстоянии огромные зеленые деревья казались увенчанными чем-то вроде гигантских белых цветов, пока один из таких «цветов» не снялся с веток в медленном, исполненном изящества полете; оказывается, ветви дерева дали приют целой колонии из тысяч пар больших белых цапель, которые полетели над городом к рисовым полям в надежде полакомиться рыбой и лягушками.

Как и во всех случаях, когда мы собирались в экспедицию за редкими животными, нас заваливали самой противоречивой информацией толпы доброжелателей, мороча нас на смеси малагасийского, французского и ломаного английского.

— В каком состоянии дорога из пункта А в пункт Б? — интересовались мы.

— Да вы что! Не смейте даже думать ехать по ней! — кричал один доброжелатель, которого привел в ужас сам вопрос. — Там ямы размером с винный погреб, а местами она вообще пропадает.

От других доброжелателей мы узнавали, что дорога мягка, словно шелк; от третьих — что ехать по ней все равно что катить по спине крокодила; и наконец, четвертые сообщали, что она куда лучше парижской рю Де-Риволи.

— А как насчет паромов? — спрашивали мы с надеждой.

— Паромы? Да так, хотят — ходят, не хотят — не ходят. А если опоздаешь к приливу, проторчишь сутки, если не больше.

— Вас интересуют паромы? Не беспокойтесь, по ним хоть часы проверяй.

И так все! Брать рис — не брать; тащить с собой запас бензина — не тащить; запасаться консервами — зачем такие сложности. Городок Анаматаратевиолала (язык сломаешь!), через который лежал наш путь, нам обрисовали в таких радужных тонах, словно там на каждом шагу филиалы магазинов «Харродз» и «Фортунум». Но другой доброжелатель тут же докладывал, что в этом городишке пусто, как в пустыне.

В конце концов нам дали совет:

— Расспросите Пьера. Вот кто знает все на свете. Ах, как его найти? Да спросите любого прохожего! Пьера каждый знает, он там самая уважаемая персона. Все что хочешь устроит! Вам динозавра на Эйфелеву башню? Сделает! Морозильник на Северный полюс? Чего проще!

Короче, мы так размечтались о встрече с этим благословенным кудесником, что нам уже казалось — стоит прильнуть головой к его честной груди, и все сбудется! (Естественно, когда попадешь наконец в эту треклятую Анаматаратевиолалу, не найдешь там не то что «Харродза» и «Фортунума», но и кого бы то ни было, кто знает Пьера.) Все вышеописанное действо происходило в баре отеля «Кольбер», где за несколькими сдвинутыми вместе столами разместилась вся компания наших доброжелателей. На столах — целые леса бутылок пива и кока-колы, а меню с перечислением напитков выглядели так, будто это корректура гутенберговской Библии. Посреди бутылок разложены карты, справочники, самые заковыристые записки, требующие графолога из Скотланд-Ярда для расшифровки. Перед нашими глазами проходил калейдоскоп лиц — слуг как кофе с молоком и желтых, словно кожа серны.

Когда же, изнуренные до предела, мы завалились спать, на нас обрушились полчища москитов; каждый звенел в общем хоре, словно насекомые исполняли оперу Моцарта. Вода в ванне была темно-коричневая и пахла ванилью; и утренний чай, который подала изящная мальгашка, тоже был коричневый и пах ванилью. Я подозреваю, что они просто наливают чайник из-под крана. Впрочем, первый завтрак, состоящий из плодов манго, ананаса, лими и сока свежей земляники, оживил организм, влив в ткани новые силы.

Чтобы избежать толпы доброжелателей, уже поджидавшей нас в баре, мы вышли из гостиницы через заднюю дверь — прогуляться на рынок зума, один из самых удивительных на всем белом свете, а заодно проветриться.