Аввакум Захов - [525]

Я задумался. У меня есть такая привычка — долго думать, прежде чем принять какое бы то ни было решение. Я человек не сентиментальный, но должен признаться, что некоторые строчки этого письма меня очень взволновали. Я не мог бы вам точно сказать, какие именно строчки, но, наверное, это были те, в которых Радан писал мне о дяде. Я перечитал несколько раз тот абзац, где он упоминал Теменужку, но это было так, случайно — может быть, потому, что этим абзацем заканчивалось письмо.

И я поехал.

Описывать ли вам те веселые дни в селе? Глубокий снег, чистые синеватые утренние часы, теплую подслащенную ракию и тихие разговоры около гудящей печки?

Описывать ли вам перемены, наступившие после того, как наша деревушка превратилась в центр кипучей шахтерской жизни? Кино, клубы, новые здания, вечера и концерты самодеятельных коллективов — описывать ли вам все это?

Я бы попробовал, будь я хоть немного романтиком. Но вы знаете, насколько романтика чужда моему сердцу. Романтик ходит с записной книжкой в кармане, наблюдает, расспрашивает обо всем, записывает. А я в эти дни ни разу не взял в руки карандаш, не написал ни строчки. Я шлялся по полю, дышал прозрачным воздухом, настоенным на запахе свежего снега и влажного леса. Скользил по обледеневшим холмикам и шептал про себя разные стихи, неизвестно откуда прилетавшие мне в голову. Ходил в клуб ДСНМ, рисовал плакаты, вырезал и наклеивал картинки на новогодние молодежные стенды. А вечером я танцевал в зале читалища, помогал актерам-любителям или разговаривал до полуночи с Теменужкой и Раданом.

В один такой вечер — это было в квартире Радана — мы вспомнили о прошлых временах, расчувствовались (нам помог крупный снег, хлопьями падавший за окошками) и, слово за слово, заговорили о старом руднике, о геологах из бригады, о лаборантке и Андрее.

И теперь, как прежде, Теменужка сидела рядом с Раданом, улыбалась ему, переживала его рассказ, даже шептала беззвучно, одними губами, слова, которые он произносил.

Я сидел в углу, за печкой, всматривался в красные отблески огня и почему-то старался не поворачивать головы.

— И все-таки самое интересное в этой истории — это Игнат Арсов, — сказал я. — Для меня он настоящая загадка.

— Ты во всем ищешь загадки, — засмеялся Радан. — Для тебя весь мир ужасно таинственный и необыкновенный. А, в сущности, таинственных и необыкновенных явлений нет! Весь вопрос в том, что мы видим и понимаем. Вот и случай с этим Арсовым. Я особенно интересовался его житьем-бытьем, потому что сыграл, как ты знаешь, известную роль в его жизни... Да, я кое-что узнал, и совесть моя, разумеется, спокойна... Но зачем нам копаться в грязи, смотрите, какой чистый и красивый снег за окошком! Я предлагаю — давайте пройдемся до мельницы, хотите?.. Арсов был предателем, шпионом, агентом иностранной разведки. Он сообщил своим шефам об открытии Андрея, и они, естественно, насторожились: берилл в Болгарии? Даже эта гипотеза заставила их взбеситься. И они приказали Арсову сделать все, что придет ему в голову, но только чтобы о берилле никто и не заикался.

Что он мог предпринять против Андрея? Самое страшное для честного человека — опозорить его, сделать смешным маньяком в глазах руководства, в глазах всего общества. А потом внушить, чтобы он занимался чем угодно, но не поисками берилла.

Узнав, что начальство требует у Андрея картографическую схему, он приготовил другую, вздорную. И однажды ночью, забравшись на плечи «своего» человека, влез в комнату Андрея и ловко подменил настоящую схему фальшивой. На другое утро Андрей действительно был опозорен.

Бригада приехала в район села Цвят и начала работу. Но вслед за бригадой на место прибыли и двое опытных товарищей из госбезопасности.

Вы помните то дождливое июльское утро. У шпионского центра здесь был свой человек. Этот человек почувствовал опасность и после неудачи с первой миной приказал Арсову заложить еще одну, большую, замедленного действия. Они пробрались в рудник через какой-то второй, неизвестный нам вход. Пока Арсов работал внутри, наши люди после короткой перестрелки сцапали более важного агента... Впрочем, вы его, кажется, видели... Помните? Он был в сапогах, резиновых сапогах, какие носят шахтеры... И был похож на волка, попавшего в капкан. А настоящую схему, схему Андрея, нашли в кармане у Арсова, когда вытащили наружу его труп.

Это рассказал нам Радан. Мы помолчали. В комнате было тихо, сумрачно, только в печи потрескивал огонь.

И, пока мы молчали, я вспомнил последнюю сцену того дождливого утра. К нам подошли все геологи. Они несколько раз теряли направление, поэтому опоздали. Обогнал их только Папазов — тот красивый человек, которого я видел в руднике.

Все бросились делать носилки. А лаборантка открыла глаза. Помутневшие было, как небо, они быстро прояснились и засияли влажным блеском. Андрей встал рядом с ней на колени, взял ее за руку. А она едва-едва улыбнулась ему посиневшими губами.

— Ты нашел драгоценный камень? — тихо спросила она.

— Нашел, — сказал Андрей и как будто проглотил что-то.

Он благоговейно, просто поцеловал ее руку, и по губам ее снова скользнула едва уловимая тихая улыбка, похожая на сверкнувший на мгновение солнечный луч.