Автор тот же - [38]

— Зачем?

— Феликс Исаакович, мы с вами понимаем, что вывод Ивана из дела выгоден и Ивану, и Николаю, Его же родители этого понимать не могут. Ну, что это и Николаю выгодно.

— И что? Короче!

— А то, что я хочу, чтобы за защиту Николая платили они, — наконец разродился Осипов.

— Здрасьте, я ваша тетя! Во-первых, в этом случае кто будет платить мне? Во-вторых, почему вы не хотите?…

— Отвечаю. Потому что парень рос без отца, мать работает в „Мосгорсправке“ с зарплатой в 70 рублей. Платить собирается Женя Коптев, может, помните…

— Помню. Но он вполне платежеспособен.

— Да, но мне брать с него деньги не хочется.

— Нет, Вадим. Со Степиным вы встретиться можете, но об оплате и речи не заводите. Я, может, сам об этом поговорю. — Феликс на мгновение задумался и уже более уверенно закончил: — Точно поговорю, так даже будет лучше для всех. Только вот что… — Феликс чуть помедлил. — Вы ему скажите, что это я поручил вам защищать Николая.

— Зачем?

— Эх, молодо-зелено! Потом объясню. Все, идите! — И, повернувшись в сторону двери, громко пригласил: — Сергей Петрович, заходите!

Николай Николаевич Степин начал разговор с Вадимом сам, еще не успев сесть на стул и даже не дождавшись, пока сядет жена:

— Мне Феликс Исаакович сказал, что вы любезно согласились поучаствовать в реализации его схемы, взяв на себя защиту второго юноши. Хочу вас искренне поблагодарить. И также спасибо, что вы нашли время для встречи с нами в такую трудную для нашей семьи минуту. Хотел бы сразу вас заверить, что ваши усилия будут оплачены. С Феликсом Исааковичем все оговорено. Я рад, что ни вы, ни он не стали наживаться на чужом горе.

Вадим, который и сам не страдал косноязычием, от такого потока округлых, неискренних и выспренних фраз обомлел. Осипов почувствовал раздражение. Лощеный, невозмутимый, разъезжающий по заграницам, живущий в Париже выскочка! Он будто забыл, что надо его сына вытаскивать из тюрьмы! Жена Степина, наоборот, сразу произвела приятное впечатление. Смотрела на Вадима с надеждой, глаза заплаканные, но поправленные макияжем, холеные руки нервно перебирают то складки пальто, то ручки сумочки, то стряхивают отсутствующие пылинки с одежды. Во время тирады мужа смотрела на него с неодобрением. Нет, правильно реагировала. Естественно. Натурально. Без игры.

— Здравствуйте для начала. — Вадим решил немного поставить на место своего посетителя.

— Ой, извините, доброго здоровья. Мне вчера Феликс Исаакович так много о вас говорил, что сложилось полное впечатление старого знакомства. И вообще, будто не расставались с вами. Как бы я хотел, чтобы наш сын был на вас похож. Правда, Маша? — повернув голову к жене, спросил Степин. При этом по выражению его лица никак нельзя было заподозрить, что мнение Маши хоть в малейшей степени его волнует.

— Да, дорогой. Разумеется, — тихо ответила супруга журналиста. Вадиму показалось, что она при этом испытывала чувство неловкости за мужа.

— Хорошо, Давайте о деле, — Осипов не посчитал нужным реагировать на поток слащавых комплиментов. — Откуда у вашего сына машина?

— Мы сочли целесообразным сделать ему такой подарок к 18-летию. Понимаете ли, есть некий комплекс родительской вины. По делам службы я вынужден почти все время отсутствовать в Союзе. Мальчик недополучил родительского тепла. Возможно, это было ошибочное решение, но, поверьте, искреннее — хотелось как-то компенсировать ребенку сложности его детства.

Вадим был уже не рад, что задал вопрос. Разговор в том же стиле продолжался еще минут двадцать, пока Степин не извинился, что ему надо ехать на встречу в МИД, и не покинул кабинет адвоката. Маша осталась. Вадиму даже показалось, что в комнате стало больше свежего воздуха.

— Вам не понравился мой муж, правда? — В голосе Маши слышалась надежда, хотя сам вопрос звучал скорее как утверждение.

— Это вряд ли имеет значение. К тому же у меня есть правило — я не сужу людей, я их защищаю. — Вадиму не хотелось врать, поэтому перевести разговор в шутку казалось самым разумным.

— Нет-нет, это важно. Николай Николаевич почти двадцать лет провел в Европе, Там другие правила поведения. Там никто никого не грузит, как здесь сейчас стали говорить. Там у всех все в порядке. Все приветливы, все говорят приятное. Понимаете?

— Мне ответить вам по-советски или по-европейски? — обозлился на бестактность собеседницы Вадим.

— Понимаю вас. Понимаю. Но поверьте, Николай Николаевич — хороший. Ему просто там очень трудно. Он же журналист, у него нет дипломатического иммунитета…

Вадима как током ударило. Либо она болтливая дура, либо это вербовка. Мол — „теперь ты много знаешь, будешь работать на нас“. Этого только не хватало. Еще с пятого курса, когда КГБ завербовал несколько его однокурсников, кого официально пригласив на работу, а кого просто склонив к сотрудничеству, Вадим страшно боялся, что и его рано или поздно попытаются вербануть. Как себя вести в такой ситуации, решил давно — прикинется полным идиотом. Ну, например, радостно заорет, да погромче: „Ура! Я буду ловить шпионов!“ Но, впервые столкнувшись с ситуацией, весьма похожей на попытку затащить его в сеть „понимающе-сочувствующих“, Вадим растерялся.