Автопортрет, или Записки повешенного - [43]

У меня с Гусинским разные жизненные приоритеты. У меня политические приоритеты абсолютно доминируют над экономическими, а у Гусинского – наоборот. И в этом наше главное различие: я не извлекаю из политики прибыли. Это не упрек и не комплимент, просто разные пути. Гусинский всегда честно говорил, что он занимается бизнесом, а не политикой, а я честно говорил, что занимаюсь политикой, а не бизнесом. И поэтому бизнесмен, конечно, не готов сидеть в тюрьме, а политик – он всегда должен быть готов сидеть в тюрьме, если он настоящий политик. От Гусинского я отличаюсь тем, что не пытался следовать за событиями. Я всегда пытался их формировать.

Мы всегда были реальными конкурентами, потому что никого больше такого масштаба на рынке просто не существовало. Тем не менее у нас были совершенно нормальные отношения с Гусинским и с этой группой. Мое личное отношение к Гусинскому как к человеку на эмоциональном уровне уже не изменится. Оно сугубо негативное. Но если сейчас возникнут новые обстоятельства и я пойму, что выгодно это сделать, ничто меня не остановит снять трубку первым и позвонить. Без проблем.

Наши олигархи в своем подавляющем большинстве зайчики, пугливые зайчики. Они вроде бы и добились многого, но осознать свою политическую ответственность перед обществом так и не смогли. В редких случаях богатые люди России находили силы объединяться. Были импульсы. Это происходило в суперкритических ситуациях. В новейшей истории России это произошло в 1996 году, когда возникла опасность реставрации коммунизма. В 1999 году этого не случилось, потому что тогда выбор происходил не между коммунистами и либералами, а между близкими по своей идеологии силами.

Многое из того, что делал Гусинский, мне казалось ошибочным и даже вредным. И многое – правильным и очень полезным с точки зрения именно стратегических интересов России. И я, не испытывая личных симпатий к нему, пытался его лично поддержать, потому что НТВ – что бы кто ни говорил – в огромной части это Гусинский. Могу сказать, что наиболее стойкими из журналистского цеха оказались репортеры НТВ, да и вообще всего «Медиа-Моста». Никогда не было двойственности в их позиции. Гусинский делал компанию с нуля – это факт. И без Гусинского НТВ – не НТВ. Без Гусинского – это уже другая компания, точно так же, как Си-эн-эн без Тернера уже не Си-эн-эн. Или «Ньюс корпорейшн» – без Мердока. Роль личностей… Ведь мы живем в другом уже веке, когда именно интеллект является главной ценностью – не технология, не минеральные ресурсы, а интеллект. Это, кстати, не я придумал, но я с этим соглашаюсь.

К Гусинскому не относится определение «зайчик». У него сильная воля. Я приезжал к нему в испанскую тюрьму за день до суда, где должен был решаться вопрос об экстрадиции. Естественно, каждый нервничает в такой ситуации. Мы разговаривали через пуленепробиваемое стекло – тюрьма все-таки. Но Гусинский был абсолютно спокоен. Мое личное отношение к тому, что происходило с Гусинским, было резко отрицательное, вне зависимости от того, виноват Гусинский был по существу предъявляемых ему обвинений или нет. Любой человек, который занимался бизнесом в России, прямо или косвенно нарушал российские законы, прежде всего в силу их несовершенства и в силу того, что законы много раз изменялись за это короткое время.

Я попал в аналогичную ситуацию, когда власть на меня давила так же, как и на него, и поэтому мы должны были посоветоваться и решить, что делать дальше. Гусинский дословно сказал мне следующее: «Ты имеешь дело с бандитами, и если тебя вызывают в Генпрокуратуру, то с тобой что-то сделают – посадят, убьют, в конце концов. У них нет правил». Власть сегодня абсолютно беспредельна. Кстати, мы так и не придумали, что делать.

Так что Гусинский не зайчик. Он не пугливый, но он тоже не понимал своей политической ответственности. Остальные просто пугливы, реально пугливые люди. Они настолько боятся, что их бизнес может быть разрушен, что не понимают: он будет разрушен в любом случае, если политическая ситуация обернется неправильно для бизнеса. Они просто не просчитывают следующий шаг или не хотят считать. Или считают, что все, что можно, возьмем, а потом – хоть трава не расти. Я действительно в этом смысле отличаюсь от них. Я брал на себя ту ответственность, которую они или боялись, или не хотели брать.

Лужков и Примаков

СЛужковым я мог установить блестящие отношения, но совершенно сознательно отстаивал свою политическую позицию, полагая, что Юрий Михайлович – зло для страны. Ровно то же могу сказать и о Примакове. В конце концов, у нас много общих знакомых по Академии наук, он академик, я член-корреспондент, найти общий язык с Евгением Максимовичем мне было бы проще, чем, например, Гусинскому. Ведь Примаков воспринимает Владимира Александровича как таксиста, не более того. И Лужков для Евгения Максимовича всего лишь преуспевший лавочник, человек в кепке. Поверьте, мне хорошо знаком менталитет представителей советской элиты, привыкших смотреть на окружающих сверху вниз. Словом, я осознанно не стал договариваться с Евгением Максимовичем. Был момент, когда я единственный выступал против Примакова. Тогда все вокруг только и восклицали: ах, какой классный у нас новый вождь – мудрый, прозорливый!