Автопортрет художника - [48]

– А что такое свобода? – спросила она, старательно поворачивая меня за собой, изображая танцевальное па.

– Свобода это полная независимость от всего, – сказал я, – вплоть до отказа от силы притяжения. Когда мы в воде, свободные, кружимся под ночным небом, словно пара дельфинов долбанных, мы свободны.

– Экий ты… – сказала она, и продолжила танцевать.

Я смотрел на ее прекрасное лицо, и думал о том, что лучше женщины мне не найти. Красивая, богатая, фигуристая. Черт побери. Я мог бы жениться на ней, жить за ее счет, и писать книги, подумал я.

– Сколько мы с тобой знакомы? – спросил я. – Ну, с тех пор, как я увидел тебя на улице и спросил, не нужен ли тебе молодой садовник?

– Почти год, – сказала она.

– Зачем я тебе нужен? – спросил я. – Жить ты со мной не хочешь, отпустить не хочешь…

– Иди, – сказала она, с закрытыми глазами.

– Сейчас блядь, – сказал я. – Ну, так все же?

– Ты классный, – сказала она, и прижалась головой к моей груди.

– Если я стану с тобой жить, ты захочешь, чтобы я изменился? – спросил я.

– Да, – сказала она.

– Если я изменюсь, ты по-прежнему будешь интересоваться мной? – спросил я.

– Нет, – сказала она.

– Пат, – сказал я.

– Я люблю тебя, – сказал я.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Чем докажешь? – спросил я.

– А ты чем докажешь? – спросил она.

– Ты единственная, кому я в жизни позволил называть себя зайкой, – сказал я.

– Ах ты зайка, – сказала она.

– Тем не менее, ты меня не хочешь, – сказал я.

– Не в плане поебаться, а вообще, – сказал я.

– Я как раз хотела об этом с тобой поговорить, – сказала она.

– Давай, – сказал я, и у меня сжалось сердце, по-настоящему, без сраных каких-то метафор, я даже легкую тошноту почувствовал.

– Давай будем друзьями, – сказала она.

– Давай, – сказал я.

– Вот и славно, – сказала она. – Поедешь со мной на дачу? Я решила устроить день рождения на природе. Будет куча славных ребят.

– Ну уж нет, – сказал я.

– Ты обиделся, – сказала она.

– Провались ты пропадом, – сказал я.

Она улыбнулась чуть виновато и поцеловала меня в нос. Ну что же. Мне было не привыкать. Я поднял этот блядь свой поцелованный нос повыше и улыбнулся ей тоже. Мы вышли на бортик и пошли в душевую. Она зашла за шкафчики напяливать на себя всю эту их сбрую, а я немного постоял голый, потому что ненавижу вытираться. Я люблю, чтобы вода обсыхала.

– Помоги мне пожалуйста, – сказала она.

Я обернулся полотенцем и пошел к ней. Наташа стояла голая, спиной ко мне.

– Обними меня сзади, – сказала она.

Я нежно обнял ее за плечи.

– Не так, – сказала она.

– Грудь, – сказала она.

Я сглотнул и положил руки ей на грудь. Мы замерли. Я стал опускать руку вниз, и вдруг почувствовал, что она дрожит. Да, рука. Да, Наталья. Ладно. Они обе дрожали. Я повернул ее к себе, и мы неловко, как будто все еще в воде и танцуя какую-то странную румбу, – пошли к кушетке, на которой здесь днем массируют жирных теток.

– Ты этого хочешь? – спросил я по своей вечной привычке пиздеть больше, чем нужно, особенно когда надо молчать.

И выставил себя полным идиотом. Она даже ничего не сказала. Все было по глазам видно. Ну, мы это замяли. Я сел на кушетку, и с минуту любовался ей. Потом потянул ее за руку, она, улыбнувшись, легла рядом. Я ее поцеловал.

Потом мы трахнулись.

ххх

– Форевер янг, ай вонт ту би… – пел я.

И поддавал шампанского, уже вторую бутылку. Хотя мы только-только и выехали из Кишинева. Наташа, в прелестном платьице, смеялась, и – редкий случай – не хмурилась тому, что я поддаю, а потихонечку тянула шампанское сама. На заднем сидении кроме меня, ящика шампанского и Наташи, была еще ее подружка. За рулем сидел какой-то притырок из числа «золотой молодежи» лет тридцати. Старый блядь козел, решил я. Так оно и было. Старый козел блистал какими-то часами, телефоном гребанным с камушками, и вообще смахивал на педика. Поэтому подружка – сидевшая рядом с ним – ужасно смахивала на мальчика.

– Как он меня задолбал, – жеманно вздохнула она, когда парень вышел на заправке прикупить сигарет и еще выпить.

– Так брось его! – весело предложила Наталья.

– Скоро так и сделаю, – сказала малолетка.

Парень вернулся и мне стало его немного жаль. Он, небось, думал, что Бога за яйца ухватил, трахает малолетку, и та влюблена в него по уши. Но я ничего не сказал. Я просто смотрел на всех этих друзей моей любимой женщины из ее мира – и на кавалькаду машин за нами, где в каждом авто сидело по пять таких же, и налегал на спиртное

– Ощетинился, как ежик, – сказала Наташа, и потрепала меня по щеке.

– М-м-м-м, – сказал я, и открыл еще шампанского.

– Не налегай, милый, – сказала она мягко, но я уже представил, как она скажет это властным тоном, лет через десять.

Она это явно поняла и улыбнулась мне. И поцеловала меня. Я подумал, ладно. На следующей остановке малолетка вышла поссать. Девушки составили ей компанию.

– Ну и дети пошли! – сердито сказал старпер, обернувшись ко мне. – ей шестнадцать, а она уже ебется!

– Чувак, но ведь ты сам ее ебешь, – сказал я.

– У меня дочь, ей десять, – сказал он. – Я ей матку вырву блядь, если узнаю, что она дала кому до брака.

– А твоя жена? – спросил я.

– Мы в разводе, – сказал он.