Автономное плавание - [94]

В старом городе Шаунбург встретил Шоаша.

– Я уезжаю, – сказал Юрг. – И чтоб вы все провалились в ад!

Слова прозвучали искренне, что называется, от всего сердца. И, в общем-то, старый друг был прав.

«Даст бог, уцелеет…»

А утром сообщили, что в город приехал Гитлер, и Шаунбург понял, что это – конец. Рем спешно убыл в отпуск. Командиры СА разбрелись кто куда, и только люди Гейдриха не зевали: они знали, чего хотят.

«Уехать?» – подумал тогда Баст, накачиваясь коньяком в кафе «Европа», но малодушие отступило, даже «не войдя в прихожую», а ночью позвонил Рейн хард.

– Уезжайте из города, Баст, – сказал он. – Езжайте, что ли, на свой Соловьиный холм. Думаю, вас там не тронут. Скорее – не будут искать. Я скажу вам, когда наступит время…

* * *

Себастиан сделал глоток коньяка и, поставив бокал на рояль – в считанных сантиметрах от вороненой стали люгера, – неспешно закурил. За окном запела птица. Не соловей, но все равно приятно.

«Пой, птичка, пой…»

Он достал из кармана пиджака и выложил перед собой на подставку для нот «Шеврон старого бойца»[75] и значок «Нюрнберг»[76]…

«Так проходит слава земная…» – Шаунбург выдохнул дым сигареты, бросил окурок в хрустальную пепельницу и положил руки на клавиши. Первый звук возник, казалось, сам собой, но на самом деле во всем, что делал Себастиан, ничего случайного никогда не было. И репертуар, включавший Вебера и Вагнера, Дворжака, Шуберта и Чайковского, сложился в его воображении еще тогда, когда он готовил оружие.

Шаунбург играл, а в Бад-Висзее, Берлине и Бремене звучали выстрелы. Вчерашние друзья и соратники расправлялись с товарищами по партии и просто сводили счеты. Поставленный перед выбором: армия или штурмовые отряды, Гитлер выбрал прусский милитаристский дух, окончательно похоронив даже намек на социальную революцию в Германии. И выбор этот был замешан на крови единственного человека, которого новый рейхсканцлер называл на «ты», и еще многих сотен людей, стоявших на пути новоявленного фюрера германской нации…

…Гейдрих позвонил через три дня, стоивших Шаунбургу трех лет жизни – не меньше, и как ни в чем не бывало, веселым тоном поинтересовался, куда это запропастился «дружище Себастиан» и не пора ли ему вернуться на службу фюреру и рейху?

Олег Ицкович – Себастьян фон Шаунбург, Реймс, Французская республика.

27 января 1936 года

– Да, так все и было, – криво усмехнулся «восставший из мертвых» Юрг. – Дубина Ридль решил лично свернуть мне шею. В тридцать первом я отбил ему самое дорогое… Удар был хорош, Баст, настоящий «пендаль», только не по мячу, а по яйцам! Вот он и решил поквитаться… Завалился ко мне с дружком из СС. Это было ночью, с пятницы на субботу… Я положил их обоих. Они, дурни, привезли меня к мосту Виттельсбах, а обыскали кое-как, как и все, что делали в своей дерьмовой жизни. Ну, я их и… Сначала Ридля, а потом уже и напарника. А мужичок оказался из Пруссии… Шарфюрер… Вот я и прожил следующие два дня как шарфюрер Меллер. Два дня… – Шоаш покрутил головой, как бы отгоняя мрачные воспоминания, и закурил.

– Слушай, Баст, а как ты уцелел? – спросил он через мгновение.

– Меня Гейдрих спас, – Баст решил, что правда – лучшая политика.

«Во всяком случае, пока…»

– У нас с ним что-то вроде дружбы образовалось… – объяснил он. – Я его жену спас, впрочем, неважно. Он позвонил и приказал сидеть в имении и не высовываться. Остальное ты знаешь, через два дня все было кончено…

– Как не знать, – усмехнулся Шоаш. – Я же их и расстреливал.

– Кого? – не понял Баст.

– Их! – Юрг затянулся, выдохнул дым и посмотрел старому другу в глаза. – Зепп[77] меня в лицо не знал, да и другие в СС тоже. А расстрельная команда, как колбасные обрезки… Кого там, Баст, только ни было! Вот и шарфюрер Меллер приблудился… Ночью… Это уже суббота была, тридцатое… Ворвались в Штаделхеймскую тюрьму, идем по коридорам. Зепп орет: «Открыть!», кто-нибудь бросается открывать дверь, а Зепп, сука, заглядывает, смотрит… и отводит глаза, идет к другой камере. Идет и кричит для остающегося за спиной: «Фюрер приговорил вас к смерти за измену Германии. Хайль Гитлер!» И все. Представляешь? А мы их тащим во двор… Брань, крики, драка… А во дворе: «По приказу фюрера – целься, пли!» Знаешь, кого я расстреливал? Штандартенфюрера[78] Ганса фон Шпрети-Вайлбаха, Эдмунда Шмидта[79], Шнейдгубера[80]… Представляешь?

– Представляю, – кивнул Баст и тоже закурил.

Наступило время обеда. Юрг закрыл лавку, и, взяв бутылку местного бренди, они отправились к реке. Здесь, сидя на скамейке, на тихой и пустынной аллее, они и разговаривали.

– И что теперь? – спросил Баст после паузы.

– Не знаю, – покачал головой Юрг. – Где наша Даддль? – вдруг спросил он.

– Точно не знаю, – честно признался Баст. – Кажется, где-то здесь, во Франции.

– Найти бы…

– Попробуй, – предложил Баст.

Решение уже созрело, и он не видел причин отказываться от задуманного. В конце концов, если что, всегда можно сказать, что он вербовал Юрга вслепую. Лишними такие люди, как Шоаш, никогда не бывают, хотя их и расстреливают иногда.

– Попробовать… Без денег, со смешными документами… – Юрг выбросил окурок в реку, отхлебнул из бутылки, которая стояла между ним и Бастом, и достал следующую сигарету.