Автономное плавание - [93]

В тридцать четвертом Басту сказали, что Шоаш убит… Но вот он – или кто-то сильно на него похожий – разгружает фургон зеленщика… А в тридцать четвертом… В тридцать четвертом всем им стало не до смеха…

Доктор философии Себастиан фон Шаунбург, Vogelhügel.

30 июня 1934 года

Выйдя из ванной комнаты, Шаунбург несколько мгновений постоял перед зеркалом, рассматривая свое сухое мускулистое тело. Кожа была безупречно чиста, и это ему понравилось. Он надел голубую рубашку, белые брюки и, мгновение поколебавшись, легкий светло-синий пиджак, но повязывать галстук не стал.

«Лишнее», – решил он, заправляя в нагрудный карман пиджака темно-синий платок.

Вместо галстука он повязал на шею платок того же темно-синего цвета. Получилось элегантно: в самый раз для регаты в Кенигсберге или ночного клуба в Берлине… Образ, мелькнувший в воображении, вызвал, однако, мгновенное раздражение и заставил Себастиана поморщиться. Но, с другой стороны, не сидеть же целый день в костюме-тройке! Поди узнай, когда за тобой придут…

«И придут ли вообще…»

Возможно, Рейнхард не обманул. Может быть, это в его власти. Допустимо, что конфликт удастся разрешить мирными средствами…

«Все в руках божьих…»

– Гюнтер, – сказал он старому слуге, спустившись на первый этаж. – Вы меня крайне обяжете, если заберете женщин и уведете их на день-два в деревню.

– Господин риттер…

– Оставьте, Гюнтер, – улыбнулся Себастиан. – Не вам мне это говорить.

– Я имел в виду другое, – старый слуга оставался чрезвычайно серьезен. – Мой племянник Аксель… У него есть грузовой автомобиль… фургон…

«Ну что ж, план не хуже любого другого… Аксель довезет меня в фургоне мясника до австрийской, а еще лучше, до швейцарской границы, а в горах демаркационная линия настолько условна, насколько может быть в поросших густым лесом Альпах…»

– Спасибо, Гюнтер, – покачал он головой. – Это лишнее. Мое завещание хранится у доктора Кене. Надеюсь, никто из близких мне людей не сочтет меня скаредным.

– Ну, что вы, доктор!

Это был хороший признак. Если старик перестал называть его риттером, значит, ничто человеческое не чуждо даже таким обломкам минувшей эпохи, как он.

«Мир меняется, меняются и старые слуги».

– Спасибо, Гюнтер! – сказал он вслух. – Спасибо за все. А теперь берите женщин и уходите, и, ради всего святого, не пытайтесь ничего сделать. Не обращайтесь к властям и не вмешивайтесь в дела провидения!

Прозвучало мелодраматично, но что поделать, если голоса Шиллера и Новалиса сливались в его душе с музыкой Вебера и Шумана? Себастиан фон Шаунбург таков, каков он есть, не более, но и не менее.

– Прощайте, Гюнтер, – сказал он и, не оборачиваясь, ушел в свой кабинет.

Там Себастиан открыл сейф, достал из него пистолет Люгера – тяжелое длинноствольное оружие, достойное немецкого рыцаря, – проверил, вставил магазин и дослал патрон в ствол. Теперь из пистолета можно выстрелить в любой момент, и это более чем устраивало Шаунбурга. Запасной магазин лег в наружный карман пиджака. Еще утром он понял, что не будет стреляться, как и не ударится в бега. И то, и другое представлялось мелким и унизительным. Нет, если так суждено, он умрет – причем так, как придется, легко или тяжело, но и беспомощной жертвой кровавых демонов не станет. Он будет стрелять до тех пор, пока обстоятельства не положат предел его мужеству.

Шаунбург вышел из кабинета, даже не потрудившись запереть сейф, прошел в охотничий зал, где достал из застекленного шкафа-стойки охотничий карабин Маузера и коробку с патронами, и отправился в гостиную. Здесь он, прежде всего, положил люгер на рояль, а маузер поставил тяжелым прикладом на навощенный паркет, прислонив стволом к полированному боку инструмента, так, чтобы оружие находилось в пределах досягаемости. Затем открыл балконную дверь, впустив в помещение воздух лета, насыщенный запахами хвои, трав и плодов, и налил себе полный бокал коньяка. Вечер еще не наступил, будущее скрывала завеса неопределенности в тональности си минор…

* * *

Слухи… Это буквально витало в воздухе, но никто не хотел замечать очевидного.

«Горе тем, кто нарушит верность, считая, что окажет услугу революции поднятием мятежа! Адольф Гитлер – великий стратег революции. Горе тем, кто попытается вмешаться в тонкости его планов в надежде ускорить события. Такие лица станут врагами революции…»

Гесс не шутил и не играл словами. С дьявольской откровенностью Рудольф говорил то, что хотел сказать. И горе тем, кто не услышал в его словах залпов расстрельных команд. Гессу вторил Геринг: «Кто нарушит доверие Гитлера – совершит государственное преступление. Кто попытается его разрушить, разрушит Германию. Кто же совершит прегрешение, поплатится своей головой».

Услышав это по радио, Себастиан отправился к Рему.

– Вы слышали?..

– Успокойтесь, мой мальчик, – по-бульдожьи усмехнулся «железный» Эрнст. – Адольф не посмеет! Мы держим судьбу за яйца, Баст, нам ли пасовать перед этими козлами?

«Нам ли пасовать…»

Вчера с утра в Мюнхене было неспокойно. В казармах СА, словно в растревоженном пчелином улье… Суета, бессмысленные движения, неуловимый слухом, но воспринимаемый напряженными нервами гневный гул…