Автономное плавание - [74]

Лишь в первый из трех дней, не выдержав, Олег решил обязательно проведать Федорчука и выяснить наконец, что тут происходит и почему. Но из идеи ничего не вышло, только потерял почти два часа. По указанному адресу – на этот раз Олег проверялся, как положено – Витьки не оказалось. Однако у консьержки его дожидалось письмецо. Впрочем, понять из этой коротенькой писульки что-нибудь вразумительное, кроме того, что «твой друг Гастон» – а именно такое имя значилось в «эльзасском» паспорте – куда-то срочно уехал, но скоро – «дней этак через пять» – вернется, было невозможно. Чертыхнувшись по-немецки и приведя этим консьержку едва ли не в ужас – еще бы, проклятый бош, как-никак, – Олег покинул доходный дом, где под вымышленным именем квартировал Федорчук.

На четвертый день утром он все-таки расстался с кузиной Кисси, условившись встретиться здесь же, в Париже, через несколько дней. И Кейт благополучно уехала в Голландию на встречу с подругой, не подозревая, впрочем, что Олег тоже предполагает – хоть и чуть позже – увидеться с Татьяной. А пока Ицкович снова оказался совершенно свободен и предоставлен наконец самому себе. Тут-то и выяснилось, что делать ему совершенно нечего. То есть на самом деле работы нашлось выше крыши: хоть официальной – фашистской, хоть неофициальной – попаданческой, но ничего «такого» делать как раз и не хотелось. К тому же в голове назойливо крутилось запоздалое опасение, что, несмотря на все благие намерения, – а намерения эти были высказаны Ольгой по ее личной инициативе – случайно или умышленно, но Кейт проболтается об их «парижских каникулах». Разумеется, это было бы неприятно, но…

«Сам дурак!» – твердо решил Баст и отправился в синема. В конце концов, сделанного не воротишь. А мучиться сожалениями, как девица, – то ли давшая раньше времени, то ли не давшая вовремя (вот ведь горе!), или и вовсе давшая, но не тому, – Олег полагал излишним. Один черт, ничего уже не исправишь, только изведешься весь.

Просмотрев четыре фильма подряд – говенные, надо сказать, фильмы, но зато аутентичные – и хлопнув в промежутках и после по рюмахе коньяку, Олег пришел к выводу, что жизнь все-таки хороша и жить хорошо. Теперь можно бы и в отель отправиться, чтобы выспаться за все прошедшие дни, но сначала Олег все-таки снова наведался в логово пана Федорчука. Однако Виктор все еще не вернулся, и это начинало не на шутку тревожить. Ведь сам же дал объявление. Дал, дал, нечего увиливать! И где теперь его черти носят?

Обдумав сложившуюся ситуацию, Олег написал Виктору короткую ничего не значащую записку по-французски, в которой скрепя сердце указал номер телефона отеля. Сделал он это вопреки науке конспирации, но что же делать, если три, с позволения сказать, шпиена хреновых не додумались даже код какой-нибудь убогий изобразить. Одно успокаивало: в отеле кроме Шаунбурга живет еще как минимум три десятка мужиков и немалое количество баб, так что иди узнай, кто оставил Гастону записку без подписи? Да и с чего бы вообще узнавать?

Вот после этого Олег действительно поехал в отель, пообедал плотно в ресторане и отправился на боковую. И надо сказать, спал как убитый. Без снов и сновидений спал. И проснулся только в девятом часу утра на следующий день, и то только потому, что до портье дозвонился месье Гастон Руа и просил передать месье Шаунбургу привет и лучшие пожелания…

* * *

– Где тебя черти носят? – Олег ни радости от встречи, ни раздражения, накопившегося за время ожидания, скрывать не собирался. – Я, как дурак, несусь через всю Европу, прибегаю в Париж, а его, понимаешь, нет и все.

Самое смешное, что «немец» осыпался с Ицковича, как сухая шелуха с лука, стоило только остаться наедине с Федорчуком и убедиться (разумеется, чисто автоматически), что двери закрыты, свидетелей нет и никто не удивится, что Себастиан фон Шаунбург заговорил вдруг по-русски. Да не абы как, а с так называемым «южнорусским» певучим акцентом, который на самом деле просто акцент другого языка, ставшего для Ицковича основным за прошедшие тридцать лет.

– Да ладно тебе! – отмахнулся Федорчук, тоже переходя на русский. – Так получилось. Я сначала думал, ну день, ну два, а получилась почти неделя…

Что-то в его голосе было, что-то такое, что заставило Олега тут же насторожиться.

– И где же ты ошивался? – спросил он, сам не зная, чего, собственно, ждет.

– В Гааге, в Ницце… – нарочито беззаботным тоном ответил Федорчук. – Выпить хочешь?

– Хочу… Стоп! В Гааге. Ты, случаем, не?..

– Не что? – по-детски наивно переспросил Федорчук, выставляя на стол бутылку кальвадоса. – Ключница делала…

– Кривицкий?

– Да, – кивнул Виктор едва ли не с облегчением. Он уже взял себя в руки и теперь смотрел на Олега спокойно, даже с вызовом.

– И?..

– Покойник просил более о нем не беспокоиться, – Федорчук разлил водку по стаканчикам, живо напомнившим Ицковичу что-то из давно ушедшего в историю быта пятидесятых-шестидесятых годов, захваченного им буквально краешком – в раннем малолетстве, но вот ведь, не забытого и даже, напротив, оказавшегося сейчас близким, едва ли не родным.

«Какую, к черту, историю?!» – спохватился Олег, сообразив, что до шестидесятых еще двадцать лет, и каких лет.