Автономное плавание - [18]
В кабинет, постучавшись, вошла секретарша. Аннушка. На нее у Вощинина были свои виды, но это, разумеется, могло подождать. Сняв с подноса и поставив на стол чашку кофе и блюдечко-сахарницу, где сиротливо лежали три кусочка синеватого рафинада, она неслышно удалилась, покачивая бедрами и помахивая подносом.
– В Берн поедете вот с этими документами, – Василий Васильевич протянул Дмитрию паспорт подданного бельгийской короны, на имя Андреаса Кеека.
– Но я не знаю их языка, – попробовал «трепыхнуться» Дмитрий, – только французский и немецкий.
– Ну, всякое в жизни бывает – усмехнулся редактор. – Значит, может быть и бельгиец, не говорящий на языке родных осин. Пейте кофе, Митенька, не ровен час, остынет…
И снова Амстердам.
1 января 1936 года
После поездки в Берн будто карусель закрутила Дмитрия по Западной Европе: Андорра, Цюрих, Льеж, Берлин, Нант…
Полковник Зайцов тешил себя иллюзией, что использовал Дмитрия втемную как мальчишку-курьера, несущегося на велосипеде за пару франков не разбирая дороги, лишь бы успеть. Не знал он лишь одного: все его «посылки» и письма «на деревню дедушке», прежде чем попасть к адресатам, проходили через руки сотрудников «группы Яши»[29], чувствовавших себя в мутной воде русской эмиграции лучше, чем матерая щука в пруду с карасями.
«Детская возня на лужайке» агентов РОВС была не очень-то по душе и французским властям, особенно их контрразведке, активно внедрявшей своих агентов в эмигрантские круги. Рано или поздно терпение «белль Франс» должно было лопнуть.
В начале ноября 1935 года в Марселе Вощинину «на хвост» сели прыткие мальчики из Сюрте. По крайней мере, так было написано в удостоверении одного из них, достаточно неуклюжего, чтобы пару раз поскользнуться на граните набережной и, к несчастью, упасть в воду головой вниз, точно на остов полузатопленной лодки. Уже без бумажника.
Провал из туманной возможности превращался в грубую реальность. Обиднее всего было то, что Дмитрий, попадись он французским «коллегам», сел бы в тюрьму или отправился на Кайенскую каторгу как белогвардейский террорист.
В ответ на запрос о дальнейших действиях Дмитрий получил из Центра жесточайший разнос за «бандитские замашки», ехидно озвученный куратором за чашкой кофе в одном из монмартрских бистро. Вопрос «куды бечь?», грубо сформулированный самим ходом событий, получил ответ в виде однозначно трактуемых распоряжений руководства Особой группы советской разведки с центром во Франции.
Получив ценные указания, Вощинин уже на следующий день пришел в редакцию «Часового», в буквальном смысле ногой открыл дверь кабинета главного редактора и устроил без малого «гран шкандаль» с хватанием «за грудки», обещанием вызвать на дуэль и тому подобными атрибутами дворянской истерики. Лейтмотивом скандала стала тема инфильтрованности РОВС большевистскими и французскими агентами, охотящимися на истинных патриотов России как на полевую дичь, сформулированная обычно вежливым Дмитрием весьма резко, если не сказать – матерно. «Главный» отреагировал на обвинения как в свой адрес, так и в адрес «ведомства Зайцова» неожиданно спокойно и предложил временно «уйти в тень», взять своего рода долгосрочный отпуск «без содержания».
– Поймите, Митенька, вина в случившемся по большей части только ваша и ни чья больше. Понимаю, жить и работать под постоянным давлением, в чужой стране тяжело. Не у таких, как вы, бойцов нашего движения нервы не выдерживали. Один Горгулов[30], покойный, своей выходкой вреда больше принес, чем все чекисты и Сюрте, вместе взятые. Так что выходите отсюда через черный ход и тихонько-тихонько, ползком, огородами – в Бельгию, а лучше – в Голландию. Отсидитесь там с полгодика, может, за это время и поуспокоится все. До свидания, юнкер, не поминайте лихом нас, грешных.
Непростое искусство отрубания возможных «хвостов» было вбито в Дмитрия учителями с обеих сторон практически на рефлекторном уровне. Без судорожных метаний, тяжелого дыхания загнанного животного, в общем, всего того, что любят изображать в дешевых романах и синема. Жаль, только новый макинтош разодрал на спине, когда выпрыгивал из поезда на подходе к франко-бельгийской границе. Пришлось выбросить, а через «окно» идти уже в пальто, второпях украденном в придорожном кафе.
И вот теперь Вощинин в Амстердаме. Виктор наконец-то нашел зеркало и не без удовольствия рассматривал отражение. Нет, этот белогвардеец ему положительно нравится. Молодость, молодость, как давно это было. Мне бы в молодости такую рожу… Здесь порода за версту чуется, шутка ли, еще при Алексее Михайловиче род в русской истории отметился. Утонченное лицо, серые глаза, «губы твои алые, брови дугой», небольшие усики. «Поручик Голицын», одним словом. И темно-русые волосы, аккуратно подстриженные с боков, сейчас растрепанные – со сна, но обычно уложенные. Женщины от такого красавца должны падать штабелями, и падали, разумеется. Не без этого.
«А вот за волосы отдельное спасибо! Кто бы ни подсадил в тело этого белогвардейского чекиста, спасибо тебе!» – пропала лысина, которую Федорчук «заработал» к тридцати годам и которую даже к пятидесяти терпеть не научился.
