Автоквирография - [46]

– Ничего страшного, – шепчу я, – папа никому нас не выдаст. Наверное, он просто поговорит со мной потом.

То есть он однозначно поговорит со мной потом.

Обреченно выдохнув, Себастьян закрывает глаза.

– Ладно.

Я подаюсь вперед, и он, похоже, чувствует мою близость, потому что губы у него растягиваются в скупой улыбке. Мои губы у него на губах, я подставляю нижнюю, которую он любит сосать, и жду реакции. Не сразу, но соблазну Себастьян поддается. Обжигающей страсти, как прежде, сейчас нет, но это все-таки происходит.

Себастьян отстраняется и, поднявшись, тянется за рубашкой.

– Я домой пойду.

– А я останусь прямо здесь, с места не сдвинусь!

Уловив подтекст, Себастьян прячет очередную улыбку, а потом на лицо ему наползает привычная маска. Он перестает хмуриться, в глазах появляется блеск, на губах – улыбка, та, беззаботная, которой я скоро не буду верить.

– Проводишь меня?

Папа поднимается ко мне в комнату уже через пятнадцать минут после ухода Себастьяна. В дверь он стучит робко, чуть ли не извиняясь.

– Заходи.

Папа заходит и аккуратно закрывает за собой дверь.

Не знаю, злиться мне или каяться, но от первого и второго вместе покалывает кожу.

Папа садится на стул у моего письменного стола.

– Для начала я должен извиниться, что в первый раз не постучался.

Лежа на кровати, я кладу раскрытую книгу себе на грудь корешком вверх и смотрю на папу.

– Хорошо.

– Что еще сказать, я не знаю. – Папа скребет щеку и добавляет: – Нет, вообще-то не так. Я знаю, что хочу сказать, но не знаю, с чего начать.

Я сажусь на кровати и поворачиваюсь к нему.

– Ну и?

– Я знаю о твоих чувствах к Себастьяну. И почти уверен, что они взаимны.

– Да…

– Еще я знаю, что это настоящие чувства, что дело не в любопытстве или в негативизме.

Вот что ответить на это? Я киваю, чувствуя, что вид у меня озадаченный.

– А Осень в курсе?

– Осси? – растерянно спрашиваю я.

– Да, твоя лучшая подруга.

– Пап, я не открывался Осени. «Нельзя открываться никому» – так ведь? Так мама хочет?

– Таннер, – папа кладет ладонь мне на колено, – хочу прояснить еще два момента. Начнем с легкого. Когда влюбляешься, очень хочется позабыть обо всех окружающих.

– Я не забываю Осси…

– Не перебивай! – довольно строго велит папа. – Обещай мне, что не забросишь своих друзей. Что будешь общаться с Осенью, Эриком и Мэнни. Что и впредь будешь показывать пример Хейли. Что будешь заботиться о маме и во всем ей помогать.

– Обещаю.

– Я говорю об этом, потому что твоя жизнь должна оставаться насыщенной независимо от отношений с Себастьяном. Его вера тут ни при чем. Если отношения продолжатся и у вас с ним что-то выйдет, понадобятся друзья, которые вас примут и поддержат. Если же по какой-то причине вы расстанетесь, тебе потребуется дружеское плечо.

Во власти странных, противоречивых чувств я смотрю в пол. Папа дело говорит. Он прав. Но подразумевается, что он мне открыл Америку, и это бесит.

– Второй момент, который я хотел бы прояснить… – Папа снова скребет щеку и отводит взгляд. – У меня не такие взаимоотношения с религией, как у твоей мамы, оттого и реакция на твой роман принципиально иная. – Он заглядывает мне в глаза. – Однако я не считаю, что она неправа. Я согласен не со всеми ее предостережениями и контраргументами, а вот с тем, что ситуация непростая, согласен. Полагаю, родители Себастьяна ваш роман не одобрили бы.

– По-моему, «не одобрили бы» – еще мягко сказано.

Папа уже кивает.

– Значит, встречаетесь вы тайком от них?

– Угу.

– Не по душе мне это, – тихо заявляет папа. – Хочется верить, что на месте Себастьяна ты либо поговорил бы с нами откровенно, либо считался бы с нашими пожеланиями, пока живешь дома.

– Папа, разница в том, что я могу говорить с вами откровенно.

– Тебе восемнадцать, Танн. Со своим телом ты волен делать все, что заблагорассудится. Но в то, чем ты занимаешься под крышей моего дома, я имею право вмешиваться.

О-ох…

– Ты ведь знаешь, что тебя, Хейли и вашу маму я люблю больше всего на свете.

– Да, знаю.

– Еще я знаю, что тебе нравятся и девушки, и парни. Знаю, что ты будешь экспериментировать, и никогда, ни на одну секунду не буду тебя в этом ущемлять. – Папа ловит мой взгляд. – Застань я тебя с парнем возле церкви, ни слова не сказал бы. Мы с тобой переглянулись бы за ужином, и все, точка.

Неловко-то как! Страшно хочется свернуться клубком и укатиться в угол.

– Но я не желаю, чтобы вы с Себастьяном встречались у нас дома тайком от его родителей.

– Пап, других вариантов у нас немного, – говорю я, заливаясь горячим румянцем.

– Себастьян взрослый. Захочет жить по своим правилам – съедет от родителей.

Так папа показывает, что разговор окончен и тема закрыта. Его мнение – я в курсе – основывается на личном опыте. Я сижу на кровати, вглядываюсь в лицо, которое знаю почти так же хорошо, как свое, и вдруг понимаю, насколько тяжело дается папе этот разговор.

В конце концов, по версии его родни двадцать два года назад он полюбил не ту женщину.

Глава двенадцатая

Мама Осени открывает дверь и отступает на шаг, чтобы впустить меня. От нее Осень унаследовала улыбку с ямочками, но это, пожалуй, все. У Осси рыжеватые волосы, веснушки на носу и ярко-голубые глаза, а миссис Грин – кареглазая брюнетка с оливковой кожей. Каково ежедневно смотреть на дочь, как две капли воды похожую на твоего покойного мужа? Это либо прекрасно, либо душераздирающе, а вероятнее, и то и другое вместе.