Автокатастрофа - [2]

Для Воана автокатастрофа и сексуальность сочетались последним браком. Я вспоминаю ночь - он с нервными молодыми барышнями в разбитых салопах выброшенных на автосвалку машин. И их фотографии в позах некомфортных сношений - жесткие лица и напряженные бедра, освещенные вспышками его поляроида, словно испуганные подводники, чудом выжившие в катастрофе. Эти отчаянные шлюхи, которых Воан встречал в ночных кафе и супермаркетах Лондонского аэропорта, были ближайшими родственницами пациентов, изображенных в его хирургических учебниках. В период практики, ухаживая за покалеченными женщинами, Воан был одержим пузырьками газовой гангрены, травмами лица и повреждениями половых органов.

Воан помог мне открыть истинный смысл автокатастрофы, значение ссадин и переворачивающегося автомобиля, экстаз лобового столкновения. Мы вместе посещали лабораторию дорожных исследований, что в двадцати милях к западу от Лондона, и смотрели на опытные машины, разбиваемые о бетонные монолиты. Позже в своей квартире Воан прокручивал в замедленном темпе ролики об этих испытательных столкновениях, снятых им на кинокамеру. Сидя в темноте на напольных подушках, мы смотрели на беззвучные удары, мерцавшие на стене над нашими головами. Повторяющиеся последовательности разбиваемых автомобилей сначала успокаивали, а потом возбуждали меня. Проезжая в одиночестве по шоссе под желтым светом фонарей, мне часто случалось представлять себя за рулем этих бьющихся машин.

В следующие месяцы мы с Воаном провели много часов, разъезжая по автострадам вдоль северных границ аэропорта. Спокойными летними вечерами эти скоростные магистрали становились зоной кошмарных столкновений. Настроив приемник Воана на полицейскую волну, мы двигались от аварии к аварии. Мы часто останавливались под прожекторами, пылавшими над местами крупных столкновений, наблюдая за пожарниками и полицейскими механиками - с ручными фонариками и подъемными приспособлениями они освобождают бессознательных жен, заключенных возле своих мертвых мужей, и ждут, пока врач возится возле умирающего человека, пригвожденного перевернутым грузовиком. Иногда Воана оттесняли другие зрители или он дрался за свою камеру с санитарами скорой помощи. Прежде всего Воан ждал лобовых столкновений с бетонными опорами дорожных развязок - меланхолических сочетаний разбитой машины, оставленной на травяной кромке, и безмятежно динамичной скульптуры бетона.

Однажды мы первыми подъехали к смятой машине, за рулем которой была женщина. Средних лет кассирша беспошлинного магазина напитков из аэропорта, она, скособочившись, сидела в смятом салоне, лоб, как цветами, инкрустирован осколками ванного стекла. Пока приближалась полицейская машина, пульсируя своим огоньком, Воан побежал за камерой и вспышкой. Ослабляя галстук, я беспомощно пытался отыскать травмы на ее теле. Она глядела на меня безмолвно, лежа на боку поперек сиденья. Я смотрел, как кровь окрашивает ее белую блузку. Сделав свой последний снимок, Воан опустился на колени в машине и осторожно взял ее голову в ладони, шепча что-то ей на ухо. Мы вместе помогли уложить ее на носилки скорой помощи.

По дороге домой Воан узнал аэропортовскую шлюху, она ждала перед придорожным рестораном. Работая неполный день билетершей в кинотеатре, она все свободное время посвящала лечению дефекта слуха у ее маленького сына. Как только они устроились на заднем сиденье, она пожаловалась Воану, что я нервно веду машину, но он наблюдал за ее движениями абстрагированным взглядом, почти поощряющим к жестикуляции руками и коленями. На пустой крыше Нортфолкской многоэтажной автостоянки мне пришлось подождать возле балюстрады. На заднем сиденье автомобиля Воан располагал ее конечности в позе умирающей кассирши. Его сильное тело, обвившееся вокруг нее в отраженном свете фар проезжающих мимо машин, трансформировалось, демонстрируя ряд стилизованных позиций.

Воан развернул передо мной всю свою одержимость мистическим эротизмом ран: извращенная логика приборных панелей, залитых кровью ремней безопасности, испачканных экскрементами, солнцезащитных козырьков, забрызганных мозговой тканью. Для Воана каждая разбитая машина излучала дрожь наслаждения: сложной геометрией измятого бампера, неожиданными вариациями расшибленных радиаторных решеток, гротескным нависанием вдавленной в пах водителю панели управления, словно в каком-то тщательно выверенном акте машинной похоти. Глубоко личное время и место отдельного человеческого существа навсегда окаменело здесь, в этой сети хромированных лезвий и изморози стекла.

Через неделю после погребения кассирши, когда мы ночью ехали вдоль западной стороны аэропорта, Воан вильнул к обочине и сбил большую дворнягу. Импульс этого тела - когда собаку проносило по крыше - как удар молота или стеклянный душ убедили меня, что мы и сами едва не погибли в автокатастрофе. Воан никогда не останавливался. Мне выпадало только наблюдать, как он рванул прочь - его покрытое шрамами лицо почти вплотную прижалось к продырявленному лобовому стеклу, - яростно стряхивая со щек снежинки осколков. Его акты насилия уже стали настолько непредсказуемыми, что мне оставалась лишь роль плененного наблюдателя. Следующим утром на крыше стоянки аэропорта, где мы оставили эту машину, Воан спокойно указал мне на глубокие вмятины на капоте и на крыше. Он уставился на полный пассажиров авиалайнер, взлетающий в западное небо, его желтоватое лицо собралось в кучку, как у тоскливого ребенка. Длинные треугольные канавы на корпусе машины сформировались силой смерти неизвестной твари, ее исчезнувшая сущность проявилась в новой форме этого автомобиля. Как много загадок будет в наших смертях и в смертях сильных и славных мира сего?