Автобиография - [35]

Проезжая через Флоренцию весной 1892 года на пути в Германию, эту мировую купальню для больных, мы начали переговоры о вилле, и наши друзья довели их до конца после нашего отъезда. Когда же мы вернулись, три или четыре месяца спустя, все было готово, вплоть до слуг и питания. Чтобы написать это, требуется всего одно предложение, но бездеятельному человеку утомительно даже помыслить о том, как все это организовать и осуществить, и о той мороке, которая скрывается за всем этим. Ибо проще и спокойнее похоронить две семьи, чем выбрать и оборудовать дом для одной.

Обстановка на вилле была идеальная. Вилла находилась в трех милях от Флоренции, на склоне холма. Изобилующая цветами терраса, на которой она стояла, выходила на убегающие вниз оливковые рощи и виноградники; направо, за какими-то отрогами горы, находился Фье́золе[71], угнездившийся на ее крутых уступах. Непосредственно на переднем плане высилась внушительная масса замка Россов, стены и башенки которого были усеяны мягкими выцветшими пятнами, следами забытых столетий. На дальней равнине раскинулась Флоренция, вся в серо-розово-коричневых тонах, с доминирующим в центре огромным порыжелым куполом собора, похожим на привязанный воздушный шар, который дополняла справа меньшая луковица часовни Медичи, а слева – грациозная башня Палаццо Веккьо. Весь горизонт был в зубчатом кольце величественных синих гор, усыпанных словно снегом бесчисленными виллами. После девяти месяцев знакомства с этой панорамой я до сих пор думаю, как и вначале, что это самая прекрасная картина на нашей планете, самая чарующая, самая приятная глазу и духу. Видеть, как солнце тонет в розово-пурпурно-золотом половодье и затопляет Флоренцию оттенками цвета, которые смягчают и размывают все резкие линии и превращают материальный город в город грез, – это зрелище, способное взволновать и самую холодную натуру, а уж чувствительную – привести в экстаз.

«26 сентября 1892-го. Прибыли во Флоренцию. Я побрил себе голову. Это было ошибкой. Прибыли на виллу после полудня. Некоторые из кофров подвез вечером контадино[72] – если я правильно его назвал. Это человек, который живет на ферме и присматривает за ней по поручению ее владельца, маркиза. Этот контадино средних лет и похож на остальных крестьян – то есть смугл, красив, добродушен, обходителен и совершенно независим, не выставляя это каким-то обидным образом напоказ. Мне сказали, что он содрал за чемоданы слишком много. Мой информант объяснил, что тут это обычное дело.

27 сентября. Остальные чемоданы прибыли сегодня утром. Опять он содрал слишком много, но мне сказали, что это тоже так принято. Тогда ладно. Я не желаю нарушать обычаи. Наняли ландо, лошадей и кучера. Условия – четыреста восемьдесят франков в месяц и чаевые кучеру, я должен предоставить жилье этому человеку и лошадям, но больше ничего. Ландо видывало лучшие дни и весит тридцать тонн. Лошади слабосильные и относятся к ландо неприязненно, они то и дело останавливаются, оборачиваются и осматривают его с удивлением и подозрением. Это вызывает задержки, но и развлекает людей вдоль дороги. Они выходили, становились вокруг, засунув руки в карманы, и обсуждали тему друг с другом. Мне сказали, они говорили, что сорокатонное ландо не годится для таких лошадей, как эти, – им нужна тачка».

Я вставлю здесь записи, сделанные в октябре относительно виллы.

«Это двухэтажное здание. Дом не старый – с итальянской точки зрения, я имею в виду. Нет сомнения, что здесь всегда было славное место обитания, на этом завидном месте, еще за тысячу лет до н. э., но этому, нынешнему, дому, говорят, только двести лет. Снаружи это простое квадратное здание вроде коробки, выкрашенное в желтый цвет, с зелеными ставнями на окнах. Оно занимает выгодное положение на щедрых размеров искусственной террасе, обнесенной крепкой каменной стеной. От стены спускаются вниз виноградники и оливковые рощи усадьбы; сад возле дома изобилует цветами и лимонными деревьями в огромных глиняных кадках, имеется несколько высоких деревьев – роскошных пиний, а также фиговых деревьев и деревьев неизвестных мне пород; через стены и замшелые урны на воротных столбах розовыми и желтыми каскадами свешиваются розы – точь-в-точь как на падающих занавесах в театрах; за высокими живыми изгородями из лавра прячутся посыпанные гравием дорожки. Задний угол террасы занят густой рощей из старых падубов. Там находится каменный стол с каменным скамьями. Ни один луч света не проникает в эту чащу. Там всегда густой полумрак, даже когда снаружи все залито палящим солнцем, обычным для этого региона. Проселок для гужевого транспорта тянется от внутренних ворот на восемьсот футов через виноградник к дороге общественного пользования; там можно нанять повозку до города, и это окажется быстрее и удобнее, чем шестидесятитонное ландо. На восточном (а может, и южном) фасаде дома имеется гипсовый герб Вивиани, а рядом с ним – солнечные часы, которые показывают очень точное время.

Дом по прочности настоящая крепость. Главные стены – из кирпича, покрытого штукатуркой, – примерно трех футов толщиной, перегородки между комнатами тоже кирпичные, почти такой же толщины. Потолки комнат на нижнем этаже больше двадцати футов в высоту, на верхних этажах также выше необходимого. Я несколько раз пытался сосчитать комнаты в доме, но их неупорядоченность сбивает меня с толку. Кажется, их двадцать восемь.