Автобиография - [24]

Я поехал на восток, в Сент-Луис, чтобы попрощаться с матерью, но потом зажегся проспектом капитана Дункана отправиться в экспедицию на пароходе «Квакер-Сити», что в результате и сделал. Во время поездки я написал и отослал те самые пятьдесят писем, шесть из них не дошли по адресу, и, чтобы выполнить свой контракт, я написал шесть новых. Затем скомпилировал лекцию о поездке и прочел ее в Сан-Франциско с большой денежной выгодой, а затем перенес бизнес за пределы города и ужаснулся результату: меня совершенно забыли – в залах, где я выступал, не хватило бы людей, чтобы составить жюри присяжных на следствии по делу о моей утраченной репутации! Я навел справки относительно этого странного положения вещей и выяснил, что расчетливые хозяева несметно богатой газеты «Альта» обеспечили себе авторское право на все те бедные маленькие двадцатидолларовые корреспонденции и угрожали судебным преследованием любому изданию, которое отважится перепечатать из них хотя бы абзац.

Вот тебе на! Я подрядился написать большую книгу о путешествии для издательства «Американ паблишинг компани» в Хартфорде и предполагал, что мне потребуются все те письма, чтобы ими ее заполнить. Если владельцы этого украдкой приобретенного авторского права вдруг не позволят мне использовать письма, я окажусь в неловкой ситуации. Именно это они и сделали: мистер Мак… как там – я забыл концовку его фамилии[62] – сказал, что собирается сделать из этих писем книгу, с тем чтобы вернуть ту тысячу долларов, которую они за них заплатили. Я сказал, что если бы они действовали честно и благородно и разрешили прессе страны использовать эти корреспонденции или отрывки из них, моя лекционная поездка по побережью принесла бы мне десять тысяч долларов, тогда как «Альта» лишила меня этой суммы. Тогда он предложил компромисс: он опубликует книгу и уделит мне с нее десятипроцентный гонорар. Компромисс меня не устроил – я так и сказал. Я был теперь совершенно неизвестен за пределами Сан-Франциско, продажа книги будет ограничена только этим городом, и моего гонорара хватит только на три месяца, тогда как мой восточный контракт, будь он исполнен, мог бы принести мне хороший доход, поскольку я имел некоторую репутацию на Атлантическом побережье, приобретенную публикациями шести путевых корреспонденций в нью-йоркской «Трибюн» и одной или двух – в «Геральд».

В конце концов мистер Маккреллиш согласился отказаться от книги на определенных условиях: в своем предисловии я должен выразить благодарность «Альте» за ее отказ от «прав» и выдачу мне разрешения. Я возразил против благодарности. Я не мог со сколько-нибудь существенной искренностью благодарить «Альту» за банкротство своего лекционного рейда. После изрядных дебатов моя точка зрения была признана и выражение благодарности отменено.

В то время редактором «Альты» был Ноа Брукс, человек безупречно честный и наделенный сердцем, а также хороший историк, там, где факты не были существенно важными. В биографических набросках обо мне, написанных через много лет (1902), он был весьма выразителен, расточая похвалы щедрости людей из «Альты», подаривших мне без компенсации книгу, которая, как показала потом история, стоила целое состояние. После всего того сыр-бора я не сильно поживился на письмах «Альты». Я понял, что они были материей газетной, а не книжной. Они писались урывками, когда выпадала возможность поработать во время нашего лихорадочного полета по Европе либо в печной жаре кают-компании на борту «Квакер-Сити», поэтому они были сделаны небрежно и нуждались в том, чтобы отжать из них некоторое количество воздуха и воды… Я использовал из них несколько штук – десять или двенадцать, пожалуй. Остальную часть «Простаков за границей» я написал за шестьдесят дней и, в сущности, мог бы добавить еще двухнедельный труд пером и обойтись вообще без этих писем.

В те дни я был очень молод, чрезвычайно молод, чудесно молод, моложе, чем сейчас, моложе, чем буду когда-либо еще, хоть через сто лет. Я работал каждую ночь с одиннадцати или двенадцати до белого дня, и поскольку написал двести тысяч слов за шестьдесят дней, то средняя норма составляла больше трех тысяч слов в день – это ничто для сэра Вальтера Скотта, ничто для Льюиса Стивенсона, ничто для множества других людей, но весьма недурно для меня. В 1897 году, когда мы жили на площади Тедворт-сквер в Лондоне и я писал книгу под названием «Вдоль экватора», моя средняя норма была тысяча восемьсот слов в день. Здесь, во Флоренции (1904), я вроде бы пишу тысячу четыреста слов за рабочий сеанс продолжительностью четыре или пять часов[63].

Из вышесказанного напрашивается вывод, что за минувшие тридцать шесть лет я неуклонно снижал производительность. Но я понимаю, что мои выкладки имеют изъян: три тысячи слов весной 1868 года, когда я работал по семь, восемь или девять часов за сеанс, имеют мало или никаких преимуществ над нынешними рабочими сессиями, длящимися половину того времени и производящими половину того объема. Цифры часто меня дезориентируют, особенно когда я сам произвожу вычисления; это тот случай, когда подтверждается высказывание, приписываемое Дизраэли: «Существует три вида лжи: ложь, гнусная ложь и статистика».