Автобиография - [8]

При переходе от задачи к задаче очень важно было выбрать правильную последовательность задач, чтобы по ним можно было пробежать, как по камушкам и не завалиться. Здесь я ни разу не ошиблась - следующая задача начинала как бы подмигивать мне и глядеть приветливо. Должна сказать, что в методологических вопросах я всегда все знала, будто мне бабушка нашептала и заранее планировала стратегию и тактику моего продвижения. Войска у меня были никудышные - мародерские орды с пищалями - но полководец глядел вперед. Колеса мои постепенно раскручивались, и я уже могла думать долго на одну тему. Теперь я знала, откуда берутся мелкие идеи - от них. Содержательные возникали другим путем - со вспышкой. Было еще третье состояние - цветная истина как бы медленно прорастала где-то сзади, медленно приближалась, видимая будто через матовое стекло и делалась очевидной. Она никогда не объясняла себя, и я к ней относилась недоверчиво, больше полагаясь на основательное колесо, добытое трудом. По отношению к нему мое усердие было безгранично, как у больного, который учится ходить с палочкой. Муж сообщил мне, что если думать на ночь - утром будет урожай. Это был огромный шаг вперед. Крупные рыбы мыслей медленно вплывали в еще не проснувшуюся сеть сознания, покуда кретинический визг будильника не обрывал их. Чертыхаясь и проклиная все на свете, я мчалась в институт к очередному шмону, и перед институтом давала такой кросс, что идеи у меня в пятки проваливались. Там я бессмысленно маялась восемь часов, развлекаясь только безнадзорными разговорами с кокетливыми мальчиками (для этого надо было найти деревянную дверь), и лишь на обратном пути домой пешком могла о чем-нибудь подумать. Колеса любили ходьбу, поездки в ненабитом транспорте и мои лыжи. Они мечтали, чтобы я высыпалась и поощряли любые проявления лени и расслабленности. Иногда выспавшись и провалявшись, я получала гораздо больше, чем от самой напряженной работы. Колеса были на русской ленивой стороне и не переваривали американской деловитости. Если бы Обломов догадался подумать о чем-нибудь путном перед тем, как лечь на диван, у него была бы колоссальная производительность.

Тут произошел случай, который показал, что голова моя начала проявлять признаки жизни. Мы с мужем решали одну очень трудную задачу, которая не поддавалась ни одной из ранее найденных отмычек. Только что провалилась очередная попытка решить ее. Муж, как всегда, с идиотским видом лежал на диване, я сидела рядом в кресле. И вдруг я открыла рот, сделала умное выражение и на чистом русском языке привнесла длинную фразу, описывающую внутреннее устройство задачи: "Она выглядит, - сказала я, - как если бы..." Далее следовали длинные слова с падежами, некоторым образом согласованными. Муж глянул на меня особенным образом - и задачу решил. Когда я удивилась удивился он: "ну как же, ведь ты сама мне сказала..." Чего я сказала - я понятия не имела, хотя фразу могла бы повторить любое количество раз. Я не видела в ней смысла. Решение мужа было сложным и я его не поняла - но через несколько дней, мучительными достижениями колеса, я сама получила простое решение задачи, и когда я глянула на него, я поняла смысл фразы, которую говорила.

Этот случай меня поразил. Отныне я с доверием стала относиться к своему оракулу и на его "указания" двинулась, как загипнотизированная, без опоры, то и дело припадая к земле до ползучего состояния из-за какого-нибудь пробела. Муж подбодрял меня возгласами: "давай, давай, одна идешь" - как на лыжных соревнованиях. Даже когда оракул вступал в противоречия с мужем, что случалось чаще и чаще, я хоть и со смущением, но всегда держала сторону оракула - и к моему изумлению, выигрывала. Я долго думала, как это умный муж может ошибаться, а глупая я оказаться права - и пришла к заключению, что муж думает мало и над посторонним делом, а я днем и ночью, и над кровным и личным. Была только одна вещь, в которой оракул грешил: он непрерывно внушал мне одно очень простое свойство моих задач, которое так и лезло в глаза. Я сказала о нем мужу - но он поднял меня насмех, и возразил, что такая простая и фундаментальная вещь должна быть в учебниках. Я перерыла учебники - ее там не было.

Тут сбылось, наконец, старца проклятье - меня начали убивать в институте. Я сама была виновата: ничего не понимая в психологии научных сотрудников, я вела себя, как щенок, который нашел мозговую косточку и всем ее показывал: "посмотрите, что за косточка! Ай да косточка!" А люди серьезные спрашивали: "что за собака? почему без ошейника? и почему воет?" Черт меня еще дернул сделать доклад на семинаре - я просто хотела рассказать, что целесообразности нет, а есть замечательная наука статфизика (наши технари и математики не проходили), которая в пять минут позволяет щелкнуть задачи, решение которых занимает длинные статьи. Доклад кончился разгромом: на меня неожиданно напал самый высокоморальный и уважаемый ученый нашего института, который в необычайно резкой форме утверждал, что результатов нет и не будет. Я утверждала, что результаты будут, защищалась, как умела, и в пылу спора упала с эстрады. Тогда носили такие тоненькие каблучки и я гробанулась.