Автобиография - [70]

— Не перебивай меня! — заорал на меня Опыт. — Брак состоит из трех составных частей: из любви, доверия и терпения. Есть ли у тебя любовь?

— Есть, ко всем женщинам.

— Ну, это даже больше, чем нужно. А доверие?

— У своей жены мне еще ни разу не удавалось заслужить его.

— Впрочем, любовь и доверие — это второстепенные факторы, они скорее являются декорацией брака. Главное — это терпение…

— Терпения у меня достаточно!

— Э, так вот тебе и ответ. Брак — это терпение.

Терпения у меня действительно было достаточно, но не могу не признать, что за это я прежде всего должен благодарить своих критиков. Они все время так по-женски ругали меня, что в брак я вступил с уже укоренившейся привычкой переносить любую, самую ядовитую брань. Таким образом я и дожил до того дня, когда могу почти одновременно отметить юбилей своей литературной и супружеской деятельности, только, правда, результаты их не одинаковы.

Ненаписанная глава

В предисловии к книге я уже упоминал о том, что свою автобиографию закончу описанием женитьбы, потому что после женитьбы у человека уже нет автобиографии, а писать биографию я вовсе не собираюсь.

Я упоминал о том, что дальнейшее описание своей жизни я поручил одному своему приятелю, так вот и эту ненаписанную главу я уступаю ему.

Послесловие автора

Я, собственно, закончил свою автобиографию, но не кажется ли вам, что в ней чего-то недостает, что это еще не совсем конец? Примерно такое же чувство испытываешь в театре, когда там ставят настолько незаконченную пьесу, что даже после того, как заиавес опустится в последний раз, публика все еще сидит и ждет продолжения.

А мне бы не хотелось оставлять своих читателей в положении публики, ожидающей продолжения, и поэтому я решил написать еще и эту, последнюю главу. В целом я уже почти примирился с тем, о чем пишут в последней главе биографии. Может быть, я примирился с этим несколько необычным образом, но все же примирился.

В последнее время молодой хозяин вновь организованного похоронного бюро, с которым я не имел чести быть знаком, начал проявлять ко мне особенно сердечное внимание. Когда бы я ни проходил мимо его заведения, даже если это случалось по нескольку раз в день, он любезно снимал шляпу и сердечно раскланивался со мной: «Добрый день!» Недоставало только, чтобы он сказал: «Добро пожаловать, заходите. Есть товар самого высшего качества и для вас со скидкой!»

Вначале меня коробила такая любезность, и я еле сдерживался, чтобы не избить его. Но потом мало-помалу я стал привыкать и в конце концов, проходя мимо, стал даже останавливаться перед витриной, чтобы полюбоваться гробами. Такие остановки повторялись изо дня в день и незаметно вошли в привычку.

Теперь я уже не только останавливался возле витрины, но и пускался в приятельские разговоры с молодым хозяином, который всегда стоял в дверях своего заведения.

— Как вы думаете, — спрашивал я его, остановившись возле витрины, — подойдет мне вот этот гроб?

— О сударь, я предложил бы вам именно этот! — захлебываясь от восторга, отвечал молодой хозяин.

— А он не будет мне мал?

— Одну минуточку, позвольте, — и, отскочив шага на три-четыре, он смерил меня взглядом с головы до ног. — Уверяю вас, сударь, он как будто специально для вас сделал.

— А вам не кажется, что он мне немного тесноват?

— Ну, может быть, и будет немножко тесно, но это только вначале, новые сапоги ведь тоже жмут, а потом, поверьте мне, вам в нем будет очень удобно.

— Да… вероятно… А как насчет прочности?

— О! Не беспокойтесь! — прервал он меня на полуслове. — Что касается прочности, то я могу вам дать письменную гарантию на пять лет.

Разумеется, когда мы ближе узнали друг друга, мы стали настолько откровенны, что однажды он, преисполненный восторга и гордости, изложил мне план моего погребения: во главе процессии понесут подушечки с орденами, потом венки, хоругви, потом пойдет хор певчих и так далее. Разумеется, он сразу пригласил меня в свое заведение и тут же продемонстрировал подушечки для орденов и погребальные одежды для хора певчих.

— Только, прошу вас, — прибавил он, — вы уж постарайтесь умереть летом. Летом день длиннее и церемонию не приходится сокращать.

Как видите, благодаря столь счастливой случайности я не только примирился с содержанием этой последней главы моей биографии, но и сделал все необходимые приготовления. Теперь мне остается только умереть, чтобы публика, ожидающая конца представления, могла разойтись по домам. Я обещаю, что и в этом отношении сделаю все от меня зависящее.

Но вот увидите, узнав о моей смерти, многие не поверят. Я так много смеялся над ними, что, вероятно, они и на этот раз подумают, что я опять пошутил. Нечто подобное произошло с Талейраном, в жизни которого политические трюки были столь частым явлением, что, узнав о его смерти, многие задумались:

— Для чего же он это сделал?

Вот почему, сообщая о моей смерти, необходимо быть особенно осторожным. В первый день следует опубликовать в газетах сообщение такого содержания: «Как стало известно, господин Нушич вчера умер». На следующий день можно было бы поместить такое объявление: «Все более и более подтверждается наше вчерашнее сообщение о том, что господин Нушич умер». И только на третий день уже можно будет заявить: «Как стало известно из хорошо информированных кругов, господин Нушич действительно умер».