Автобиография - [36]

Так и моя душа становилась более покорной, осознавая, что Его отсутствие и мое желание обладать предметом моих стремлений было более полезным для меня, нежели состояние постоянного наслаждения Его присутствием. Это последнее лишь питало мое самолюбие. Если бы Бог не поступал подобным образом, душа бы никогда не смогла умереть для самой себя. Закон любви к себе является столь изощренным и опасным, что он прилепляется ко всему. То, что во время тьмы и распятия доставляло мне более всего дискомфорта, так это моя склонность к спешке и скоропалительным поступкам как внутри, так и вне самой себя. Когда ответ на какой–нибудь вопрос ускользал от меня, (что нимало служило к моему собственному смирению), они говорили, что я «впала в смертный грех». Но такое суровое со мной обращение было как раз мне необходимо.

Я была очень горда, вспыльчива и по природе часто способствовала расстройству других, желая всегда все делать по своему и считая, что мои собственные рассуждения лучше, чем рассуждения других. Если бы Ты, о мой Бог, не употребил удары Своего молота, я бы никогда не смогла покориться Твоей воле, чтобы стать Твоим инструментом, ибо я была до смешного тщеславна. Похвала делала меня невыносимой. Я хвалила своих друзей до крайности и обвиняла других без причины. Но чем более преступной я была, тем более я была обязана Тебе, и тем меньше добра я могла приписывать самой себе. Как слепы те люди, которые присваивают другим всю ту святость, которую дает Бог! Я верю, что у Тебя были дети, мой Бог, которые были многим обязаны своей собственной верности, пребывая под Твоей благодатью. Что касается меня, я всем обязана Тебе. Я горжусь тем, что могу это исповедать, но не могу до конца этого осознать.

Я всегда была очень прилежна в делах милосердия. Мое нежное отношение к беднякам было таким сильным, что я желала удовлетворить все их желания. Но мне не под силу было почувствовать, в чем они нуждаются, если я не укоряла себя в том изобилии, которым я могла пользоваться. Чтобы им помочь, я лишала себя всего, что только было возможно. Самое лучшее на моем столе тут же раздавалось. Там, где я жила, немногие бедняки не испытали на себе проявление моей щедрости. Казалось, что Ты сделал меня там чуть ли не единственным твоим благотворителем, ибо, получив отказ у других, все нуждающиеся приходили ко мне. Я восклицала: «все богатство принадлежит Тебе, я же только управитель. Я обязана распределять его согласно Твой воле». Я находила способы жертвовать, оставаясь неизвестной, так как у меня был человек, который тайно раздавал мои милостыни. Когда встречались семьи, которым было неловко таким образом получать от меня помощь, я посылала им ее так, как если бы я была им должна. Я одевала тех, кто нуждался в одежде и устраивала обучение красивых молодых девушек, с тем, чтобы они сами могли зарабатывать себе на жизнь, пока их не брали на работу. Когда они таким образом имели за что жить, они уже не испытывали искушения оставлять себя на произвол судьбы. Бог употребил меня, чтобы вызволить нескольких, ведущих беспорядочный образ жизни. Я посещала больных, чтобы утешить их, поправить им постель. Я делала мази, обвязывала раны, хоронила умерших. Также я тайно снабжала всем необходимым торговцев и ремесленников, чтобы поддерживать жизнь их лавочек. Сердце мое было широко распахнуто для всякого изнемогшего из подобных мне творений. Немногие люди могли бы совершать столько благотворительных дел, сколько в моем положении позволял мне совершать наш Господь со времени моего замужества.

Для того чтобы очистить меня от тех примесей, в которые я могла превратить все Его дары, обладая присущим мне самолюбием, Он дал мне внутреннюю проверку, которая оказалась очень тяжелой. Я начала испытывать невыносимое бремя в проявлении той самой набожности, которая прежде была для меня легкой и приятной. Дело не в том, чтобы я крайне не любила ее, но я чувствовала себя несовершенной в проявлении этого благородного отношения. Чем более я любила ее, тем более я трудилась над приобретением того, в чем я неизменно терпела неудачу. Но, увы! Я постоянно оказывалась побежденной чем–то ей противоположным. Действительно, мое сердце было оторвано от всех чувственных наслаждений.

Мне казалось, что за эти несколько лет мой разум настолько отделился и отрешился от тела, что все мои действия совершались как будто не мною самой. Если я ела, или подкреплялась, то это совершалось в таком отсутствующем состоянии или разделении, что я удивлялась полному умерщвлению остроты ощущений во всех естественных функциях моего организма.

Глава 19

АБЫ ПОДЫТОЖИТЬ СВОЮ ИСТОРИЮ, я должна сказать, что оспа настолько повредила одному моему глазу, что я опасалась потерять его. Была повреждена железа в уголке глаза. Время от времени между носом и глазом возникал нарыв, который, пока его не вскрывали, причинял мне мучительную боль. Он распирал всю мою голову так, что было трудно даже лежать на подушке. Малейший шум вызывал у меня страдание, хоть иногда они устраивали настоящую возню в моей комнате. Однако по двум причинам это было драгоценное для меня время. Во–первых, потому, что меня оставляли в постели одну, где я имела возможность для сладостного уединения без беспокойства. Во–вторых, это был ответ на мою просьбу о страдании, желание которого было так велико, что все виды телесных строгостей были бы как капли воды, неспособные угасить сильное пламя. Действительно, строгости и суровости, которые я тогда применяла к себе, были чрезвычайными. Но они не успокаивали этой жажды креста. Лишь Ты один, о Распятый Спаситель, можешь сделать крест действительно эффективным для смерти человеческого я.