Автобан нах Познань - [10]

Полицейский пожал плечами.

– Какие могут быть разговоры!

Он вынул из кармана блокнотик и, что-то написав на листочке, шлепнул по нему своей печатью.

– Прошу, это разрешение сорвать один банан.

Полицейский протянул негритянке листочек, отдал честь и пошел прочь.

Сью Кристи-Андерсон проглотила слюну. Подозрительно глядя на Вагнера, спросила:

– О чем вы разговаривали?

– Зося, ты можешь сорвать один.

– Настоящий банан?

– Угу.

Она опасливо протянула руку в сторону дерева. Однако никто на это не отреагировал. Вагнер терпеливо ждал, а Зорг развалился на траве и лениво зевал.

– Ну, действуй.

Только теперь она сообразила, что майор не шутит и она в самом деле может сорвать для себя настоящий банан. Проглотив слюну, негритянка взглянула на ближайшую кисть.

– А если они упадут все? Тогда меня арестуют?

– Не глупи, Зося. Ну, давай за работу.

Она все же сделала это! Наверняка вручив Богу свою бессмертную душу. Зорг зевал Пани полковника, казалось, вот-вот хватит удар. Впрочем, она прошла суровую школу и, стараясь сделать вид, что ничего не происходит, храбро укусила банан вместе со шкуркой. Зорг покатился по траве, Вагнер засмеялся.

– Их очищают, глупая Шоколадка. – Майор показал ей, как это делается. – Все, что в середине, съедают, а остальное выкидывают в мусорный ящик.

– Что такое мусорный ящик?

– Ну, ящик, куда... ну... куда складывают мусор.

– А что такое мусор?

– Вот эта штука. Короче, это остатки, части чего-то, которые уже ни на что не годятся

– И что вы делаете с этим мусором? – она бросила на Вагнера мрачный взгляд.

Банан был уже съеден, а шкурку она держала в руке и, похоже, не могла с нею расстаться.

– Не знаю. Куда-то выкидывают. – Майор и в самом деле не имел представления, как работает отдел, наблюдающий за чистотой – Ну, хорошо. Ты можешь взять себе на память, но эта штука очень скоро сгниет.

Он пошел дорожкой вниз по склону. Негритянка следовала за ним, с удивлением разглядывая росшие вдоль дороги пальмы, туи, платаны и кипарисы. Неожиданно она спросила:

– А это что такое?

– Сосенка.

– Что такое «сосенка»?

– Ну, такое дерево. Сосна или лиственница... Черт! Точно не знаю, я ведь не ботаник.

– Ты меня опять обманываешь. Я видела настоящие деревья в музее в Детройте и знаю, что у деревьев должны быть листья!

– А у этих – иголки. Давай двигайся быстрее.

Он последовал дальше, не обращая внимания на очередные восклицания и вопросы полковника.

А потом они сидели в маленькой закусочной на мосту Мира. После того как исчезли машины, мост оказался слишком широким для рикш и пролеток и поэтому по бокам был уставлен столиками. Легкий ветер, генерируемый гигантскими крыльями Монастырского острова, приятно холодил кожу. Тремя столиками далее в бешеном темпе наливались несколько арабов, на время отказавшихся от принципов ислама. Тут же, рядом с ними, какая-то среднего возраста женщина, поедая мороженое, успокаивала своего кокер-спаниеля, вознамерившегося было облаять Зорга. А в остальном вокруг было пусто, сонно и как-то уж очень благополучно. Даже кельнер не заставил себя ждать.

– Добрый всем день. Чем могу служить?

– Эта пани из США. Может быть, стоит угостить ее салатом из свежих овощей, какое-нибудь вино... что-нибудь из Африки. И может, даже булку, только свеженькую, хрустящую, густо намазанную маслом. Ага, и прошу хорошо посыпать солью. Наша гостья всю жизнь ела синтетику. Ее язык не воспримет невыразительный вкус.

– Понимаю. Добавлю идиокамину.

– Нет, нет и нет! Никакой химии, – Вагнер слегка улыбнулся. – Понимаю, что это может показаться ей не таким вкусным, но пусть хоть раз в жизни попробует натуральной пищи.

– Понимаю. Только... у этой пани будет... эээээ... я извиняюсь, но после такой еды...

– Делать нечего. Кроме всего прочего, она полковник морской пехоты. Как-нибудь выживет.

Еще Вагнер заказал себе виски, а для Зорга сырой свиной печенки и валериановых капель.

– Анджей, – негритянка машинально прикоснулась к своему поясу. Скорее всего, там были зашиты золотые доллары. Они вполне могли произвести впечатление в Британии, может быть, в Осло, слегка – в Познани. Здесь же весь ее пояс стоил скромного обеда в такой забегаловке. – Во сколько тебе это обойдется?

– Не глупи. Плачу я.

– Но все-таки сколько?

– Каких-нибудь сто двадцать, сто тридцать тысяч злотых.

– Сколько это в долларах?

– Два-три миллиона. Точно не скажу, поскольку на них нашу валюту не меняют.

Она тяжело вздохнула.

– Два-три миллиона. Столько я не потяну.

– Я тебя пригласил.

– Не глупи, – повторила она его слова. – Сколько ты зарабатываешь?

– Зося. Не имеет смысла сравнивать цены и заработки во Вроцлаве. Здесь эксклюзивные цены и небывало огромные зарплаты: для того, чтобы никто сюда не приезжал и не пытался совать нос в наши дела. Ты думаешь, люди не хотят жить в раю? Хотят. И чтобы нас не называли ксенофобами, расистами, мы никому не запрещаем этого делать. Вот только ни у кого не хватит денег на жизнь здесь. Но это уже их проблемы. Не наши.

– Однако... здесь и вправду рай.

– Конечно, – он замолчал, поскольку кельнер стал выставлять на стол заказанные напитки, кушанья, и продолжил, когда тот отошел. – А как ты думаешь, почему?