Австрийский моряк - [97]

Лоскуты горящей ткани отделились и лениво парили, падая в море. Вскоре лишь визжащие двигатели удерживали большой пылающий остов в небе. Мы наблюдали, как один из моторов рухнул в море, горящий деревянный пропеллер еще вращался, когда его поглотили волны. Бела Месарош позже клялся, что видел человека в горящей одежде, прыгающего с кормы гондолы. Потом все закончилось: пылающая туша медленно опустилась в море и через несколько мгновений исчезла, оставив на волнах лишь парочку горящих масляных пятен. В целом, надо думать, это жуткое зрелище продолжалось не более двух минут. Мы по-прежнему стояли молча, пока Месарош не заговорил.

— Матерь божья, ну и зрелище! Вспышку наверное в Поле было видно!

— Месарош, - поинтересовался я, - где мы взяли эти зажигательные патроны? Подводные лодки комплектуются только стандартными боеприпасами. Я думал, только морская авиация получает трассирующие пули из-за их дороговизны.

— Ну да, герр коммандант... Так точно. Пока вы отсутствовали, я оставался в Каттаро и как-то вечерком, когда одна из летающих лодок свернула не в ту сторону и врезалась в склон горы, прогулялся к Обостнику. Я добрался до места крушения раньше команды спасателей из Кумбора. Нашел там эту ленту и решил, что она пригодится.

— А что насчет пилота и наблюдателя? Как они к этому отнеслись?

Он отвел взгляд.

— Они были не в том состоянии, чтобы возражать, герр коммандант.

Я заметил, как он сунул руку в карман, чтобы спрятать великолепные швейцарские часы на запястье, в которых щеголял уже пару месяцев.

— Понятно. Ладно, Месарош. Не могу сказать, что считаю обыскивание мертвецов в разбившемся аэроплане достойным занятием для габсбургского офицера, но на сей раз это спасло наши шеи.

— Рад стараться.

Примерно часам к двум ночи наши батареи и баллоны со сжатым воздухом были приведены в готовность, так что можно было подумать о возвращении домой. Мы уже собирались двинуться в путь, когда от Григоровича поступил доклад:

— Вижу судно, сорок пять градусов по правому борту!

Я схватил ночной бинокль. Да, на расстоянии около четырёх тысяч метров что-то двигалось в нашу сторону. Когда объект приблизился, я смог разглядеть, что это субмарина, идущая со скоростью примерно в десять узлов, и, очевидно, не подозревающая о нашем присутствии. Мы привели торпедные аппараты в боевую готовность. Я выжидал, наблюдая за подлодкой. Немецкий подводный минный заградитель не мог зайти так далеко на юг, кроме того, для него было уже слишком поздно. Нет, это наверняка итальянская лодка, вышедшая из Венеции, чтобы узнать, что случилось с дирижаблем.

Теперь загадочный корабль оказался примерно в тысяче метров от нас и развернулся под прямым углом к носу нашей лодки. Я понимал — что бы это ни было, корабль точно не немецкий и не австрийский. На приличном расстоянии, да ещё ночью, все субмарины очень похожи, однако у этой имелась длинная, низкая и ровная верхняя палуба с небольшой квадратной рубкой. Субмарина прошла бортом к нам, дважды мигнув навигационными огнями. Что ж, это решило дело — такой опознавательный сигнал у нас не значился.

— Оба торпедных аппарата — боевая готовность, — скомандовал я в переговорную трубку, понизив голос, как будто итальянцы могли меня услышать.

Вражеская субмарина уже начинала отворачивать от нас. Дистанция была предельной, и потому я немедленно принял решение.

— Обе торпеды — пли!

Две торпеды с шумным пенным всплеском вырвались из аппаратов перед носом нашей лодки. Когда они понеслись вдаль, я увидел два фосфоресцирующих следа, потом потерял цель из вида. Что если она, чёрт побери, заметила нас и ушла на глубину? Я ждал, считая секунды. Наконец, в отдалении взметнулся фонтан брызг, через толщу воды мы почувствовали удар, за которым последовал взрыв. Мы запустили дизель и двинулись вперёд, искать выживших, однако обнаружили только масляное пятно на воде, несколько деревянных обломков, вонь бензина и гарь тринитротолуола в воздухе. Запах бензина окончательно решил беспокоивший меня вопрос — ни одна немецкая подлодка и ни одна австрийская не имели бензиновых двигателей, а значит, неизвестная субмарина могла быть только итальянской.

"Ну, — подумал я, — для одной ночи, пожалуй, приключений больше чем достаточно — большинству людей столько не достаётся за всю жизнь. Наверное, пора отправляться домой".

На следующее утро U-13 прибыла в Паренцо. Дизельного топлива в наших баках оставалось едва ли с чашку. Я вышел на берег и направился к военно-морской станции связи, откуда по телефону сообщил в Бриони о двойном успехе. Оказалось, что зарево от взорвавшегося дирижабля видели даже здесь, в доброй сотне километров, по другую сторону Венецианского залива. Я вернулся на лодку и, наскоро позавтракав кофе и галетами, повёл её в обратный путь, к Бриони. Торпедомайстер Горша лежал внизу на койке, завёрнутый в одеяло — он умер на рассвете, не приходя в сознание.

Приблизившись к Бриони, мы получили сообщение из форта Тегетхофф: "U-13 немедленно следовать в военную гавань Полы. Экипажу надеть парадную форму". Измученные волнениями прошедшей ночи, дважды чудом избежавшие гибели, мы, тем не менее, постарались привести себя в порядок — побрились остатками пресной воды и надели чистую форму. Подходя к Поле, мы выстроились в парадный строй на узкой палубе. В гавани нас встречали пришвартованные линкоры с выстроившимися экипажами. Развевались флаги, играл оркестр. Всё происходящее казалось мне слегка забавным — наша нелепая маленькая лодка, позапрошлым утром потопившая жалкий парусник, груженый бобами и оцинкованными вёдрами, возвращалась теперь как герой, с мертвецом, застывшим на койке внизу.