Австрийский моряк - [131]

Следующие четыре дня прошли как в лихорадке: всё как в тумане и каждая сцена перетекала в следующую. Сначала мы остановились в Дивакке, до которой добрались после утомительных пятнадцати километров, как на ипподроме Фройденау во время бегов в 1913 году, за исключением того, что вместо лошадей выступали поезда, набитые беженцами и сплошной серо-зелёной людской массы, еще покрытой коркой грязи из окопов. Станция и ее окрестности так кишела солдатами, что поезда едва могли протиснуться к платформе сквозь толпу. Возвращающиеся с итальянского фронта люди текли широким потоком, сотни и тысячи тех, кому удалось не попасть в плен за несколько дней до того, как перемирие в Падуе вступило в силу.

Все направлялись теперь домой, в полудюжины (в настоящий момент) весьма гипотетических отечеств, возникших на руинах двуединой монархии. Наверное, к горлу самого пылкого врага подступил бы комок, когда он увидел состояние, то которого пала императорская и королевская армия: аморфная толпа усталых, побежденных, голодных и часто больных людей в рваной форме, они дрались и толкались, чтобы повиснуть в дверях или забраться на крыши потрепанных скотовозок. Многонациональная армия Габсбургов просто развалилась на части, как и государство, которое она когда-то защищала. Уже почти смеркалось, шанс сесть на поезд, даже свисая снаружи, был весьма низким.

Мы уже свыклись с мыслью о ночевке под открытым небом и дождем, как вдруг нас окликнули, и мы и увидели человека, на ходу машущего из двери скотовозки. Это был Тони Штрауслер и команда U19. Мы побежали вдоль поезда, и они затащили нас и наши вещи внутрь. Они прибыли из Полы: ушли из города пешком по железнодорожной ветке перед появлением итальянцев. Одного застрелил часовой, когда они пробирались мимо контрольно-пропускного пункта около Диньяно. Потом им удалось сесть на поезд, идущий в Дивакку.

— Спасибо, Штрауслер, — сказал я, — любезно с твоей стороны было приберечь нам место.

— Не вздумай благодарить, мы, подводники, должны держаться вместе. Но неужели это все, кто остался?

— Да, только четверо. Пятеро больных остались в Дженовиче, и один, чтобы за ними присматривать. Шестеро южных славян тоже откололись, потом Месарош и ещё двое вышли в Сиссеке. Так что перед тобой вся команда U26. Сейчас мы направляется в Вену, потом домой.

— А ты сам?

— Моя жена и сын в Галиции, под Краковом. У меня тетя в Вене, могу остановиться у неё на несколько дней и присмотреться, что собирается делать Военное министерство, потом попробую добраться до Польши.

Тони немного помолчал.

— Не стоит беспокоиться, старик: на прошлой неделе император освободил нас от присяги.

Остальная часть попутчиков по скотовозке были боснийскими мусульманами: смуглые мужчины с узкими лицами и в серых фесках, которые даже в последние часы войны еще наводили ужас на врага в окопах у Монте-Граппа. Какая ирония, подумал я, что последние солдаты католической Австрии оказались последователями ислама. Но какими мы опасными ни выглядели боснийцы, по крайней мере, нам было вполне безопасно в их обществе, чего не скажешь о тех, кто сидел в других вагонах поезда, который продвигался к Адельсбергскому туннелю. Поезд остановился, мы снова вышли и зашагали вдоль путей. Снизу послышались выстрелы, потом с облаком дыма взорвалась граната.

— Кто это? Во что играют эти идиоты?

— Это мадьяры нападают на словаков.

— Нет, это красные и монархисты. Говорят, они собираются провозгласить Республику рабочих, когда доберутся до Вены.

— Вздор, это поляки и украинцы.

— Совсем обезумели, — пробормотал Легар, пока мы тащились вперед. — Бог знает, сколько миллионов погибло в этой чертовой войне, а им еще недостаточно убийств.

Мы подошли к Адельсбергскому туннелю. Вход был усеян трупами людей, свалившихся с крыш. По каменному арочному проему были размазаны мозги и волосы. Мы побрели вперед по гулкому туннелю, а когда мимо прогремел встречный поезд, прижались в темноте к стенам, с которых сочилась вода. Потом где-то вдали взвизгнули тормоза. Позже мы узнали, что поезд врезался прямо в толпу венгров и словаков, слишком поглощенных этническими спорами и не заметивших его появления. Двадцать человек погибли, а еще больше стали калеками. Общий вердикт был: «Так им и надо».

Остальная часть поездки в Вену прошла утомительно, но относительно гладко, не считая перестрелки в Цилли, когда солдаты с фронта Изонцо пытались украсть наш паровоз, потом мы потащились через перевал Земеринг. Города и поселки пролетали как сны, а мы читали или играли в карты на соломе. Мое главное воспоминание — центральный парк в Лайбахе с лошадьми из артиллерийской батареи, бродящими без цели и ощипывающими деревья и клумбы, прямо там, где покинули их двуногие хозяева. Такой уж был конец черно-желтой империи - старую Австрию не свергли, она просто рухнула, как старый прогнивший сарай.

Наконец, на рассвете 11 ноября мы прибыли в столицу. Само собой разумеется, вернувшихся с фронта австрийских воинов не встречали с духовым оркестром и цветами, вместо этого нас вытолкали из скотовозок у Матцляйндорфского товарного склада, и в утреннем сумраке мы как призраки разбрелись по истрепанному голодному городу, превратившийся в мусорную корзину для человеческого мусора исчезнувшей империи. Некоторые вернулись домой и стали дополнительным ртом в семье, другие отправились в следующий этап своего путешествия - в Лемберг, Брюнн и Краков.